Дивная книга истин - Сара Уинман Страница 22

В конечном счете он объявился безо всяких предупреждающих знамений. Не было ни морских звезд, ни слухов, ни птичьего крика, ни даже звука шагов; боль сделала его практически незримым. Впрочем, Дивнии удалось заметить какое-то перемещение среди оголившихся деревьев. Она направилась в ту сторону и застала его на пороге смерти. Она попыталась его растормошить, дула ему в рот, а потом оттащила его под старый развесистый куст, дававший укрытие от ветра. После всего этого у нее осталось сил ровно настолько, чтобы доплестись до своего фургона, сесть и уставиться на дверь, гадая, что за разбитая жизнь валяется там снаружи. Чуть погодя она смогла расстегнуть дождевик и стянуть с головы шляпу. Глотнула из бутылки тернового джина и зажгла от лучины керосиновую лампу. Фургон озарился светом.

Темнело. Значит, сумерки были вечерними. Дрейк слышал настойчивый крик совы, словно к чему-то призывающий. Он откликнулся, но это усилие вызвало кашель, в попытке сдержать который он схватился рукой за горло. Первое, что он смог увидеть, было пятно света. Затем он разглядел какое-то существо, приближавшееся к нему с лампой. Круглые совиные глаза, желтое оперение – он увидел перед собой сову в нахлобученной на голову шляпе. Он думал, что смеется, хотя это больше походило на предсмертный стон.

Привет, миссис Сова, пробормотал он.

Старуха поставила лампу на землю и помогла ему сесть.

Я ждала тебя, сказала она негромко. Очень долго ждала.

Извини, сова.

Старая сова пошла впереди, освещая путь лампой. Она отдала ему свою трость, опираясь на которую он проковылял через лес до спуска к реке. Мелководье мерцало огоньками, как миллион звезд, и он даже прикрыл глаза ладонью – слишком уж ярким показалось ему это великолепие. Сова водрузила лампу на большой камень у самой воды.

Стой смирно, сказала она и начала расстегивать пуговицы на его рубашке.

Руки, прошептала она.

Он слегка раздвинул руки, и рубашка соскользнула на землю.

Потом, расстегнув ремень и ширинку, она помогла ему освободиться от брюк и кальсон. Запах дерьма заставил его поморщиться. А сова не моргнула и глазом. Он все время держал голову опущенной, чтобы она не заметила его слез. Его пенис выглядел маленьким перепуганным червячком, прилепившимся к телу между бедер. Он стыдливо накрыл его горстью.

А сова сняла свой желтый плащ. На ней был прорезиненный комбинезон с сапогами, доходивший до самой груди.

Какая предусмотрительная сова, подумал он.

Идем, сказала сова, взяла его за руку и повела на песчаное мелководье.

Зайдя в воду по щиколотку, он задрожал и остановился.

Дальше не могу, сказал он.

Еще немного, сказала она.

Однако он смог продвинуться только до глубины по колено и там замер, испуганный, трясущийся, одну руку зажимая под мышкой, а второй прикрывая свой съежившийся срам.

Вместе со страхом к горлу подступила тошнота, и он изрыгнул в воду все, что смог, в основном желчь. Потеки рвоты поблескивали на его груди и подбородке. Сова дала ему кусок мыла. Не глядя на нее, он присел на корточки в воду и начал теребить мыло в ладонях, взбивая пену, пока не почувствовал запах, название которого (фиалковый) не смог вспомнить, но знал, что запах этот слишком хорош для него. Он целиком вымылся один раз, затем другой, втер пену себе в волосы, промыл ею рот и сплюнул. Затем сполоснул мыло и вернул его сове.

Усевшись на дно, он погрузился в воду по грудь и смотрел, как хлопья пены уплывают по течению.

Вылезай, сказала сова.

Осторожно ступая, он вышел из реки и вцепился руками в крутой травянистый откос.

Наклонись вперед, сказала она.

Так он и сделал. Она стала зачерпывать воду горстями и поливать его голову, смывая мыло. Он отцепился от берега, чтобы прикрыть пальцами глаза.

Накинутое на плечи одеяло было грубым и колючим, но зато хорошо согревало. Сова шла впереди, высоко держа лампу. Он слышал ее тяжелое, с присвистом, дыхание.

Очень старая сова, подумал он.

Они брели по берегу на запах древесного дыма, пока тропа не уперлась в лодочный сарай, который пришлось огибать, карабкаясь выше по склону. С другой стороны сарая обнаружилась приоткрытая дверь, а изнутри светила еще одна керосиновая лампа.

Заходи, сказала сова.

В очаге ровным пламенем горели дрова, над огнем висел котелок. Отсвет пламени позолотил его кожу. На застеленной кровати лежала груда одежды: толстые шерстяные штаны типа матросских, носки, полотняная рубаха, пропахшая солью и ланолином рабочая блуза, пижама, подштанники. К ним прилагалась пара начищенных кожаных ботинок.

Все это вещи моего друга, по размеру должны тебе подойти, сказала сова, развязывая тесемки под подбородком и кладя шляпу на стул.

Дрейк заметил, что по внутреннему ободу шляпы была сделана подкладка из газеты, которая оставила на ее лбу отпечатавшиеся слова, в том числе «война», «потери», «мир» и «благополучие». Он прилег на кровать и вскоре задремал.

К реальности его вернуло бряканье посуды у очага. Старуха черпала половником варево из котелка и наполняла миску, которую затем принесла ему на кровать.

Вот, поешь супчика.

Она помогла ему принять сидячее положение и сунула под спину подушку.

Так-то лучше, сказала она и начала кормить его с ложки.

Он ел быстро и жадно, а под конец сам взял миску и залпом выпил маслянистую наперченную жидкость с последними кусочками овощей и размокшего хлеба. Когда он вернул ей миску, на подбородке и шее остались ручейки жижи. Она взяла тряпочку и аккуратно их вытерла, стараясь не задевать синяк вокруг шеи. Дрейк отводил глаза. Она взяла миску и поплелась к очагу, а обратно вернулась с простой глиняной кружкой.

Подогретый эль.

Она заметила, как дрожат его руки, принимая кружку. Налила также себе, и они стали молча прихлебывать эль.

На дне кружки Дрейк ощутил примесь рома. Желудок уже успокоился, зато теперь он обливался потом. Старуха знала, что так из него выходит страх.

Я должна о тебе позаботиться, сказала она. Больше так не делай.

Не делать чего? – спросил Дрейк.

Старая сова уставилась на него сквозь очки. Он не видел ее глаз, которые скрывались за отраженным в стеклах огнем. А она сделал паузу, стараясь подобрать слова. На это ушло немало времени, поскольку сознание ее снова дало течь.

Жизнь бесценна, сказала она наконец. И это все, что у тебя есть.

Он не осмеливался взглянуть на нее, мучимый стыдом. Поэтому снова лег и отвернулся, меж тем как огонь и старуха продолжали за ним внимательно наблюдать. Она смотрела не отрываясь, никак не могла оторваться. Она стерегла его, как птица стережет яйцо в своем гнезде.

День за днем он то засыпал, то просыпался, отмечая проходящее время только по смене тьмы и света за окном.