Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер Страница 22

На другой день миссис Хилл снарядила Сару в Меритон к бакалейщику купить голову сахару: в доме не осталось ни крупинки. Следовало успеть до обеда, так как на десерт были заказаны печеные яблоки. Миссис Хилл не хотелось навязывать Саре лишнюю работу, однако сама она была слишком занята и пойти в город не могла. И девушка уже было отправилась в путь, когда бы не Полли.

– Можно мне тоже пойти? – спросила девочка.

– Нет. Я не могу отпустить всех на прогулку. Ты нужна мне здесь, чистить и мыть. Вынеси коврики и приготовь спитой чай. Будем прибираться в вестибюле и мыть пол в холле.

– Подумаешь! – фыркнула Полли. – Вот мисс Джейн выйдет за мистера Бингли, тогда не придется бегать в Меритон за сахаром. У нас будет целая гора сахарных голов, хоть дом из них строй. А в сиропе купаться будем.

– Это, – заметила Сара, – было бы ужасно противно.

Она сняла передник и поспешно, пока миссис Хилл не передумала, надела капор.

Зажав под мышкой истрепанный, похожий на мокрую ворону зонт и накинув на плечи старенький голубой плащ, Сара с легким сердцем покинула кухню – можно считать, выдался выходной. Вырваться на свободу, прошагать целую милю, вдыхая свежий ветерок полей, а обратно нести всего лишь какую-то сахарную голову, и при этом никто не будет указывать, что делать, – да разве это не радость? Миссис Хилл не заметит, если от сахарной головы убудет самую чуточку. Значит, обратный путь можно будет подсластить. А уж мысль о том, что дома будет ждать обед, приготовленный не ею, и вовсе наполняла душу восторгом.

Башмаки очень скоро намокли и отяжелели, и Сара стерла левую ногу до волдыря. И все же идти лучше было полями, чем дорогой, по которой то и дело проносились дилижансы и почтовые кареты, заставляя отскакивать в канаву, чтобы не попасть под колеса или копыта.

Пригожему лакею – завороженная Сара всякий раз забывала узнать его имя – грязь не нравилась. Он был изящной птичкой, попугайчиком, в скверную погоду его перышки намокали. А если он попугайчик, то мистер Смит – овчарка колли, такому любая непогода нипочем. Не важно, холод, грязь или дождь: его мысли и заботы – только о службе, которую он несет. А она сама? Что ж, ее непогода тоже не удручает. Пусть сейчас вымокла, потом ведь просохнешь. Так к чему огорчаться и жаловаться?

Она подумала, впрочем, что после дождя этот самый сад Воксхолла, должно быть, очень красив.

Тропинка сбежала к берегу реки и повернула к Меритону. Река от дождя вздулась и покрылась рябью, запруда у мельницы до краев наполнилась водой, и колесо с грохотом молотило по ней, поднимая пену.

Дождь утих, но небо затянули тяжелые низкие тучи, от этого закоулки города, казалось, погрузились в сумерки. Тени казались багровыми, словно кровоподтеки, а на камни, стены и булыжник мостовой падал тошнотворный зеленый отсвет.

Сара миновала зловонную сыромятню, смердящую смертью и собачьим пометом, потом глухую стену работного дома, где не зажигали фонаря, несмотря на то что день был пасмурный и темный. То справа, то слева открывались узкие проулки, там полуголые ребятишки строили в канавах плотины и пруды, а на крылечках женщины, горбясь, кутались в платки и качали на руках младенцев. Бойни, мимо которых проходила Сара, сейчас пустовали, но воздух здесь, как всегда, наполняли отвратительные миазмы аммиака и крови.

Было удивительно тихо.

Сара шла задворками. Обычно тут кипела жизнь, такая привычная: ткачи на крыльце обсуждали политику, у водяного насоса весело щебетали женщины. Сару они знали и помнили, чья она дочь. Сегодня никто без крайней нужды и носа из дому не высовывал. Кругом царила унылая тишина, нарушаемая лишь звуком капель, падающих с черепичных крыш.

Снова пошел дождь, мелкая водяная пыль. Сара раскрыла зонт. Впереди на углу высилась одна из лучших гостиниц Меритона. Фахверковый фасад ее был обращен на оживленную Маркет-стрит, а боковая стена выходила на эту слякотную улочку. Только завернуть за угол, и она окажется на широких, людных улицах. Сара прибавила шагу. Первым делом она пойдет прямиком к бакалейщику, за сахаром, затем заглянет в аптеку и послушает, что скажет мистер Джонс о здоровье Джейн. А потом – для этого у нее было припасено собственное пенни – купит у пирожника сдобную булочку и отправится домой. Пойдет прямо по широкой дороге и по пути будет лакомиться булочкой, неторопливо пропуская экипажи. Лучше так, чем снова пробираться по этим темным закоулкам.

Сара приблизилась к гостиничному двору. В прошлый раз, когда она здесь проходила, был ярмарочный день, туда-сюда сновали фермеры со своими смирными приземистыми лошадками. Сегодня двор выглядел совсем иначе: в пространстве между неровными стенами с известковой побелкой появилась постройка. Небрежно выведенные стены, непросушенные доски в пятнах от сырости – сооружение, больше походившее на коровий хлев, занимало полдвора.

Казармы, говорил мистер Беннет. Строят казармы для солдат.

Звуки, которые доносились до нее, тоже были непривычными, она только сейчас обратила на них внимание. Гул множества голосов. Мужских.

Сара ускорила шаг, наклонила зонт так, чтобы ее не приметили. Девушка вошла в подворотню и, хотя видно ничего не было, почувствовала, что там что-то происходит… назревает, бурлит, словно вот-вот взорвется.

Ну да ничего, всего несколько шагов, и она выйдет на Маркет-стрит, а оттуда рукой подать до бакалейщика. Там она купит сахар, перемолвится парой слов о погоде и слякотной дороге. Сара даже и не глядела во двор, где собрались мужчины. Уж лучше не смотреть, потому что, если посмотришь, тогда есть опасность, что и тебя наверняка заметят. Все же она приподняла зонт, совсем чуточку, и глянула украдкой.

Двор из-за новой постройки стал тесным, превратился в узкий проход между мокрыми досками и беленой стеной. Солдаты в красных мундирах толпились в дальнем углу, словно за невидимой изгородью. Сара продолжала идти, но время, казалось, замедлилось, каждый миг растянулся. Она сделала шаг, и картина изменилась, ее взгляду открылось наконец то, из-за чего собрались здесь эти люди, к чему были обращены их лица. Там, прямо в подворотне, была коновязь – между ними и Сарой.

Некоторое время ее разум отказывался воспринимать увиденное. Потом она поняла: свинья. Свиная туша. Огромная, еще не освежеванная. Но тут все снова изменилось, прояснилось, разум уловил действительную картину: она различила очертания человеческого тела, спину, лопатку, длинную прядь темных волос, вздувшиеся на шее жилы.

Сара мгновенно отвернулась, но слишком поздно: картина запечатлелась прочно, как на сургучной печати. В жутком тусклом свете кожа человека казалась мертвенно-бледной, припорошенная светлой щетиной щека прижата к потемневшему выветренному дереву. Глаза дико вытаращены, зубы стиснуты. Прикованный, он рвался что было сил, пытаясь высвободиться, мышцы на руках взбугрились, ноги ударяли в булыжную мостовую, точно конские копыта.

В дальнем конце двора взволнованно переговаривались солдаты. Были среди них совсем юные; один, на вид мальчишка лет четырнадцати, чуть не плакал, но никто не отводил взгляда от закованного. Толпа зашевелилась, и вперед вышел человек; без мундира, в одной рубашке, он поигрывал плетью и не смотрел в сторону арестанта.