Солнце в рукаве - Марьяна Романова Страница 23

Мы вернулись в Москву. Но не прошло и недели, как случилось нечто особенное. Мой психологический центр иногда проводит тренинги для топ-менеджеров. И вот я приехал в какое-то офисное здание и там никак не мог найти место для курения. Везде висели таблички «Курить запрещено». Я уже возненавидел их администрацию, когда вдруг на глаза мне попался выход на крышу. Ну что делать – полез. На крыше было здорово – солнце, отличный вид. Я выкурил две сигареты, и все равно уходить почему-то не хотелось. Такое странное состояние было – меня внизу ждали люди, была назначена встреча, а я почему-то продолжал сидеть на крыше и жмуриться на солнышко. Хотя такое поведение мне несвойственно. Вот я так сидел, сидел, и вдруг на крышу выбежала заплаканная девушка. Она неслась прямо к краю, и я едва успел остановить ее. Буквально в последний момент схватил за подол юбки и потянул к себе. Мы вместе упали. И только потом я разглядел, что ее юбка была этнической, какую обычно носят женщины Непала. Меня просто передернуло. В такой же юбке была та женщина, которая пригрезилась мне на горе Кайлаш. Девушка сначала расцарапала мне лицо и сказала, что жизнь ей испортил другой мудак, ну а я – испортил ей смерть. И уже потом приняла из моих рук сигарету, и мы разговорились. Мне вспомнились слова тибетской женщины – что я встречу людей, которым понадобится моя рука. Я дал заплаканной девушке визитку своего центра, но она сказала, что лишних денег у нее нет, потому что последние она потратила на аборт от одного мудака. Мудак тот был женат, но долго пудрил ей мозги, говорил, что любит, и обещал развестись. Хрестоматийная история: как только увидел две полоски на тесте, уехал с женой на месяц в Афины, даже не попрощавшись. Сбежал. Она ждала его, ждала, но у него даже не хватило смелости сказать в лицо, что все кончено. А она тем временем сходила на УЗИ и обнаружила, что ждет близнецов. В Москву она приехала из Пензы всего год назад, не было у нее ни квартиры, ни работы стабильной, кое-как перебивалась, какие уж там близнецы. Пришлось записаться на выскабливание. Все прошло хорошо, но что-то изменилось. Тоска становилась все чернее и чернее и в один прекрасный день накрыла ее с головой. И она поняла, что немедленно надо со всем этим покончить, и бросилась на крышу.

Я первым делом купил ей хорошие антидепрессанты и четыре новых платья, потом сводил на «Разговоры мужчин среднего возраста», где она впервые за много дней улыбнулась, пусть и немного вымученно. Каждый вечер ехал с работы не к жене, а к той девушке. Все боялся, что она суициднет. Потом устроил ей отпуск в санатории, в Гаграх. А она все не могла понять, откуда я такой на ее голову взялся. Ничего мне от нее не надо, секса не хочу, не ухаживаю за ней. Правда, потом привыкла. Так, постепенно, и вытянул ее.

Но это еще не все. Не так давно я шел по Старому Арбату – просто слонялся. Надо было убить свободный час между клиентами. И вот я рассматривал мазню уличных художников, улыбался встречным хиппи и вдруг заметил странного молодого человека. Он был какой-то отрешенный, в странной домотканой рубахе, кое-как обритый наголо, босой, грязный и глаза пустые. А в руках – непальская поющая чаша, бронзовая. Как ее не отобрали маргиналы, я не знаю. Я к нему подошел, спросил, не нужна ли помощь, но он как будто бы и не слышал меня, смотрел сквозь… Не буду тебе рассказывать, что мне стоило найти родственников. Выяснилось, что он был студентом философского факультета МГУ, четыре года назад дал обет молчания и ушел из дома. Где скитался все это время – неизвестно, родители его уже мертвым считали. Я помог найти хорошую клинику. Сам хожу к нему пару раз в неделю. И пусть он пока так и не заговорил, но хотя бы начал фокусировать взгляд на чужих лицах и улыбаться.

– Все это интересно, – не выдержала Надя. – Только одно не возьму в толк. При чем здесь я?

– Я протягиваю тебе соломинку. Если не дура – бери, – серьезно сказал Борис.

Надя сначала тупо посмотрела на настоящую соломинку, коктейльную, которой он помешивал кофе, и только потом поняла, что его слова – аллегория.

– Что? И от чего же ты собираешься меня спасать? Я же не прыгаю с крыши. И не даю обетов молчания. Я – обычная девушка, работающая, семейная, скоро буду и детная.

Надино обиженное возмущение его почему-то рассмешило.

Смеющийся Борис был вылитый Кларк Гейбл – та же характерная линия бровей, те же глаза с поволокой, он даже голову откидывал точно так же. Хотя не исключено, что нарочно репетировал перед зеркалом, все же он очень странный.

– Спасать? Спасать я тебя, Наденька, не собираюсь. Я просто знаю, что ты – третий человек, о котором говорила та женщина на горе Кайлаш. Ты, конечно, сейчас обдумываешь план бегства. Наверное, нам и правда лучше сейчас попрощаться. Чтобы ты спокойно могла все обдумать, переварить, ночь с этим всем переспать. И даже не одну ночь. А в следующую среду мы опять здесь встретимся, если захочешь. Я в любом случае буду тебя здесь ждать. А ты приходи, если сочтешь нужным.

– Ладно, – несколько разочарованно протянула Надя. – Тогда я пошла?

– Постой… Хочешь скажу тебе, почему я все-таки обратил на тебя внимание? Что меня толкнуло в спину, в самый первый момент?

– Ну! – Она придвинулась ближе, их головы сблизились над крошечным столиком кофейни.

– Твой шарф, – прошептал Борис, и в тот момент он был похож не на Кларка Гейбла, а на умалишенного, сбежавшего из-под больничного ареста. – Помнишь, какой на тебе был в тот день шарф?

Надя помнила. Это был ее любимый шарф, купленный тысячу лет назад в эзотерическом магазине «Белые облака». Он был грубо сшит из разноцветных кусочков безымянными тибетскими умельцами. Вернее, не такими уж умельцами, потому что сама Надя сшила бы подобный шарф в тысячу раз аккуратнее. Она уже не смогла бы вспомнить наверняка, зачем отдала за кривоватую поделку полторы тысячи рублей. Но шарф неожиданно прижился. Она его нежно полюбила и носила часто – то традиционно вокруг шеи, то на голове, на манер хиджаба, а однажды даже скрутила его в тюрбан.

– Твой шарф был таким же… Таким же, как на той женщине в горах. Только у нее была покрыта голова. Но пока мы разговаривали, он соскользнул на плечи. Она его поправляла, поэтому я и запомнил… Точь-в-точь такой шарф… Сначала я обратил внимание на него, а потом увидел твои глаза… Глаза больной собаки.

Беременность замедляет время. Окружающие вдруг начинают казаться бестолково суетливыми, угловато неловкими. Плывешь среди броуновского движения никчемных человечков неповоротливой белобокой шхуной. Смотришь сонными глазами из-под разросшихся бровей: у кого-то контракт, у кого-то – новый любовник, у кого-то – юбилей, кто-то летит в Барселону на выходные. А у тебя пупок распускается, и больше ничего.

Чтобы хоть как-то успокоить сердце, Надя записалась на йогу для беременных. Марианна посоветовала. «У тебя откроются чакры, и все сразу встанет на свои места!» – с авторитетным видом сказала она. Правда, когда Надя спросила, что такое чакры, Марианна сначала смутилась, потом разозлилась, а потом и вовсе скомкала разговор, напоследок обозвав подругу темной деревенщиной.

В возможность открытия чакр (а если честно, то и в их наличие) Надя не верила, но на занятие решила пойти – из любопытства. И с тайной надеждой познакомиться с кем-нибудь, кто тоже ждет ребенка. И может быть, Наде повезет, и та, другая, потенциальная подруга, тоже будет бояться стать мамой. И они смогут часами это обсуждать.