Русский террор - Лилия Ким Страница 23

Ненашев явился скоро. Курьер застал его в «Эрмитаже» в компании актрисы Андреевой. Александр Васильевич вначале расстроился до безобразия и выглядел убитым, пристыженным и несчастным, что вынужден свою прекрасную спутницу оставить. Потом, сев в пролетку, выдохнул:

— Я б ее кнутом! Зар-раза!

Любовница Морозова, швырявшаяся бриллиантами и отменявшая спектакли через один, имела ценные сведения о вновь прибывшем из-за границы революционере, Иване Кольцове. Год назад в Базеле при странных обстоятельствах погиб Руслан Червинский, двойной агент, долгое время поставлявший бесценные сведения обо всех брожениях в эмигрантской среде русских социалистов. Перед смертью к Червинскому, доподлинно установлено, приезжал Кольцов. Пресловутая интуиция Александра Васильевича не находила себе места относительно этих двух событий. Так вот, Андреева с этим Кольцовым встречалась. Видела его лично на одном из собраний молодой, пока не оформившейся до конца организации, именующей себя социалистами-революционерами, сокращенно «эсерами». Мария Федоровна сама придерживалась левых взглядов и чрезвычайно этим кичилась, не стесняясь фраппировать поклонников фразами вроде «Монархия себя исчерпала. России требуется буржуазное устройство и полноценные органы представительной власти». Это она изрекала, лежа в розовом халате с богатой отделкой из лебяжьего пуха с желтыми хризантемами в руках. Андреева была искренне уверена, что «вмешивается в политику» и ум у нее «не женский». Александр Васильевич снискал вечное и безграничное расположение актрисы, назвав ее «русской Аспазией», ибо полагал, что высшее искусство лести состоит в том, чтобы говорить людям то, что они сами о себе воображают.

Повстречавшись с Кольцовым, Мария Федоровна узнала, во-первых, что кружок социалистов-революционеров его отверг, но он нашел другой, менее известный, доселе считавшийся больше дискуссионным клубом. Там собиралась молодежь, громко и подолгу доказывая друг другу необходимость демократических перемен и призывая к переустройству России. Охранка на этих безобидных крикунов внимания не обращала. Ни разу никто из них не был арестован. А когда хозяйку этого «салона» пригласили все же в управление, она пришла вся в черном и сразу сказала, что за свободу готова идти на каторгу. Когда ей сказали, что деятельность их вредной не считается, она вроде бы даже обиделась.

Кольцов подобрал этот безобидный кружок из юных бунтарей, горящих желанием о себе заявить, и менее чем за год превратил его в настоящую боевую группу, готовую к самым отчаянным и безрассудным действиям.

— Ах, дорогой, Александр Васильевич, — с покровительственными интонациями в голосе, говорила Андреева, — вы не успеваете за молодежью. Вам все кажется, что они пошумят да затихнут. А нет. Прошло время безобидных либералов-болтунов. Им на смену пришли люди, для которых ничего святого нет, лишь цель абстрактная. И жизнь они ни во что не ставят, ни свою, ни чужую. Я бы на вашем месте не шпионов ловила, а на юношество взор перевела. Да не в том ключе, в каком ваше ведомство с ними обычно разговаривает. Монархия должна быть ограничена, для нее это единственный способ выжить. Цесаревич должен отречься. Только так он спасет свой народ от кровопролития.

Мария Федоровна имела удивительную способность усваивать чужие мысли и выдавать их потом за свои собственные. Единственное, что хотел знать Ненашев, — чьи именно мысли она излагает. Для Саввы Тимофеевича что-то больно мирно, а для Рябушинского слишком сложно.

Лиза сидела в гостиной за ломберным столом, держа чашку двумя руками, и глядела перед собой, почти не моргая. Митя подошел к ней, сел рядом. Он хотел сказать то, ради чего оставался в этой квартире целый день. Бесконечно длинный день.

Лиза тенью ходила за Иваном, хоть и делала вид, будто это случайно. Митя ходил следом за Лизой, тоже делая вид, будто это случайно, и со всем соглашался, говоря себе, что видит дурной сон. Впрочем, не только из-за Стекловой он оставался. Податься ему было некуда. Дома маменька с разговорами про Шрейера, чтоб ему чертей в печенку! Пару раз Митя злорадно представил маменькины истерики и обмороки, когда станет известно, что ее сын, воротившись из-за границы, принял участие в покушении на великого князя. Было в этом что-то необъяснимо сладкое.

Так в детстве он прятался от всех на дереве и сидел, наблюдая, как дворня рыщет по саду. А однажды стянул с себя рубашку, изорвал ее нарочно и полил красными чернилами. Бросил у ворот, а сам залез в свое убежище — дупло старого дуба. Несколько часов до него доносились истошные крики, требования немедленно привезти сюда начальника уголовного сыска и самого генерал-губернатора. Начальник сыска приехал и моментально установил, что на рубахе чернила. Митю нашли, оттаскали за уши и отправили в свою комнату, под арест. На ночь маменька надавала ему пощечин, крича что-то бессвязное, а с утра все пошло как обычно. Несколько дней подряд маменьку, слегшую с нервной болезнью, навещали бесчисленные кузины и тетушки. А про Митю все забыли. То есть разговоры только и были, что о его «поступке», но поинтересоваться, почему он это сделал и как сейчас себя чувствует, никому в голову не пришло.

— Давай уйдем отсюда. Сейчас.

Лиза подняла на него огромные изумленные глаза.

— Что ты говоришь? Уйти? Сейчас? Когда моя жизнь только-только обретает смысл? Зачем ты это сказал?

Митя придвинулся еще чуть ближе и повторил:

— Давай уйдем… Дверь открыта.

Лиза вскочила так резко, что опрокинула чашку. Чай разлился по простенькой скатерти из зеленого плюша. Резко повернулась и пошла прочь. На пороге задержалась, повернула голову и, не глядя на Митю, спросила:

— Ты идешь?

Он не понял, но встал и подошел к Лизе. Она взяла его за руку и повела за собой.

Они оказались в узкой темной комнате с одним окном и пошлыми бумажными обоями на стенах. Оттенок какой-то серо-зеленый. Неприятный, тревожный.

— Завтра мы, может быть, умрем, — сказала Лиза. — Ты, или я, или мы оба.

— Я все думал о тебе… — начал было Митя.

Он все думал, как бы ее отговорить. Поначалу он полагал, будто эти странные люди только собираются у Аглаи, а Лиза случайно попала в их общество. Но затем понял, что она сама так решила, сама желает среди них находиться и сознательно это выбрала. Зачем? Митя понять не мог.

— Я тоже о тебе много думала, — перебила его Лиза. — Особенно когда с Иваном познакомилась. Его Антон к Аглае привел. Около года назад. Знаешь, он особенный…

Тут Лиза закусила губу и отошла. Опустив голову, неожиданно сказала:

— Ты меня любил и берег, а я была глупая, не умела этого ценить.

Митя сделал несмелый шаг вперед, не совсем отдавая себе отчет, что делает, взял Лизу за плечи и осторожно повернул к себе, а затем, как когда-то, прикоснулся к ее губам. Те оказались неожиданно сухими, шершавыми, словно с момента его отъезда о них все забыли. И вообще, вся Лиза словно иссякла, высохла. Жизненная страсть, что переполняла ее тем летом, заставляла глаза сверкать, а кожу лучиться мягким лунным светом, куда-то ушла. Однако даже эта призрачная тень Лизы вызвала в Митиной душе бурю.