Марта Квест - Дорис Лессинг Страница 23

Однажды утром она увидела отца, который сидел на бревне у края поля и наблюдал за тем, как туземцы роют канаву для стока дождевой воды. Мистер Квест держал трубку в зубах и, медленно растирая темный трубочный табак между ладонями, задумчиво следил за рабочими.

— Ну как дела, мальчик? — спросил он, когда Марта подсела к нему: по рассеянности он и дочку мог назвать «мальчиком».

Марта положила ружье на колени и, выдернув несколько травинок, чтобы пожевать, погрузилась в молчание, как и мистер Квест: когда миссис Квест не было поблизости, отец и дочь отлично чувствовали себя в обществе друг друга.

Но Марта не могла долго молчать: ей просто необходимо было, чтобы отец обратил на нее внимание; и вот она начала жаловаться на мать, а мистер Квест смущенно слушал ее. «Да, верно…» — соглашался он. Или: «Да, пожалуй, ты права». И всякий раз, когда он соглашался с Мартой, лицо его выражало лишь желание, чтобы она перестала на него нажимать, подумала бы не только о себе, но и о нем тоже. Однако Марта не отставала. Наконец, с обычной своей раздражительностью, он сказал:

— Твоя мать хорошая женщина. — И посмотрел на Марту взглядом, говорившим: «Ну, а теперь хватит».

— Хорошая? — повторила Марта, точно вызывая его на объяснение.

— Видишь ли… — начал он, слегка отодвигаясь от дочери.

— Нет, все-таки что ты имеешь в виду, называя ее «хорошей»? — настаивала Марта. — Ты прекрасно знаешь, что она… Я хочу сказать, что если быть хорошей — значит делать всегда по-своему, лишь бы только были соблюдены традиции, не размышляя, тогда быть хорошей нетрудно!

И она со злостью швырнула камешком в ствол дерева.

— Уж и не знаю, чем ты кончишь, если так начинаешь! — с укоризной сказал мистер Квест.

Подобный разговор происходил не впервые, и он боялся его. И отец и дочь помнили тот первый раз, когда он гневно спросил: «Так, значит, ты не любишь свою мать?» А Марта, разразившись злым смехом, ответила: «Люблю? Какая же тут может быть любовь? Она поступает как ей хочется, только с таким видом, будто она — жертва. А сама всю жизнь все делает по-своему. И ты говоришь о любви!»

После долгого молчания, во время которого мистер Квест постепенно вновь погрузился в свои мысли, Марта сказала вызывающе:

— Дело в том, что я просто не вижу, за что ее можно назвать хорошей! Ты говоришь какие-то слова, которые… не имеют никакого отношения к тому, что происходит в действительности…

Смутившись, она запнулась, хотя ничего сложного в том, что она хотела сказать, не было. Мысль ее сводилась вот к чему: люди часто воображают, что ими руководят совсем иные побуждения, чем на самом деле, и им надо раскрывать на это глаза.

— О господи, Мэтти! — воскликнул мистер Квест, внезапно вскипев, охваченный беспомощной злостью. — Ну чего ты от меня хочешь? Вот уже год, как у нас сущий ад. Вы только и делаете, что ругаетесь.

— Так ты хочешь, чтобы я ушла из дому? — патетически спросила Марта, а у самой сердце запрыгало от радости.

— Я ничего подобного никогда не говорил, — ответил несчастный мистер Квест. — Вечно ты впадаешь в крайности. — И помолчав немного, с надеждой добавил: — А ведь это была бы неплохая идея, а? Ты все время говоришь, что во многих отношениях переросла свою мать, и я должен признать, что это правда.

Марта ждала и надеялась — как и в разговорах с Джоссом, — что кто-то возьмет на себя ответственность за ее поступки, скажет ей, что делать, спасет ее. Мистеру Квесту следовало предложить ей какой-то практический план, и тогда, к немалому своему удивлению, он увидел бы, какая у него сговорчивая и благодарная дочь. А он вместо этого молчал. Молчание длилось уже несколько минут. Наконец мистер Квест с удовольствием вздохнул, посмотрел на залитые солнцем поля, на притихшие, разморенные жарой заросли, потом себе под ноги, где в старом пне копошились муравьи, и вдруг заметил мечтательным тоном:

— Вот поглядишь на этих муравьев, и всякие мысли приходят в голову, правда? Интересно, какими мы им кажемся — должно быть, чем-то вроде Господа Бога. Когда этот почвовед был у нас здесь в прошлом году, он рассказывал, что у муравьев есть свой язык и своя полиция — подумать только!

Марта не отвечала. Наконец он вопросительно покосился на дочь, но в глазах ее — злых и насмешливых — было такое глубокое порицание, что он сразу поднялся на ноги и сказал:

— Как насчет того, чтобы пойти домой и попросить чаю? В такую погоду ужасно пить хочется.

И отец с дочерью, храня молчание, вернулись в свой дом на холме.

Миссис Квест смотрела, как дочь и муж возвращаются с полей, и заранее нервничала. Накануне вечером, когда они остались вдвоем в своей темной спальне, она потребовала, чтобы мистер Квест поговорил с Мартой: девочка совершенно не желает слушаться матери и «губит свое будущее». Сигарета мистера Квеста ярко вспыхивала, освещая его склоненное озабоченное лицо; заметив выражение, появившееся на лице мужа, миссис Квест перегнулась к нему со своей кровати, и в голосе ее зазвучали визгливые, настойчивые нотки: пока было темно и миссис Квест не видела мужа, она забывала, с кем имеет дело, и говорила с большей уверенностью. Ну что он должен ей на это ответить? — спрашивал себя муж. «Да, да, конечно»? Или: «Ты совершенно права»? Или: «Да, Мэй, но ты, старушка, безусловно, преувеличиваешь»?

Миссис Квест не спала почти всю ночь, повторяя про себя язвительные упреки по адресу мужа, которые, однако, она не могла высказать ему вслух. Поскольку считалось, что только неудачи и его плохое здоровье довели семью до столь непоправимой, хоть и живописной, бедности, как же могла она выложить ему то, что думала на самом деле: «Ради бога, возьми себя в руки и веди хозяйство как следует. Тогда мы сможем послать Марту в хорошую школу и свести на нет то дурное влияние, которое оказали на нее ван Ренсберги и эти мальчишки Коэны…»

Ей пришло в голову написать брату; она даже решила сделать это; потом ей представилась Марта в условиях строго размеренной жизни английского семейства в одном из лондонских пригородов, Марта, посещающая школу для благовоспитанных английских девиц, — и ей стало не по себе. Кроме того, она вспомнила, что Марте ведь уже семнадцать лет, и злость ее перекинулась на самую девушку — поздно, теперь уже слишком поздно, и миссис Квест знала это. Размышления о Марте, как всегда, вызвали в ней такие гневные, мучительные и злобные чувства, что она не выдержала и принялась молиться за свою дочь: «Господи, помоги мне спасти ее, заставь ее забыть свои дурацкие идеи, сделай так, чтобы она стала похожей на своего брата». Наконец миссис Квест забылась сном, умиленная нежными мыслями о сыне.

Но, как видно, вчерашние полчаса, в течение которых она гневно и настойчиво уговаривала Альфреда вмешаться, не прошли для него даром. И у отца и у дочери были такие лица (а они оба чувствовали себя неловко и были красны как кумач), что миссис Квест преисполнилась надежды. Она велела служанке подавать чай и уселась у чайного столика на веранде, а Марта и мистер Квест кинулись в кресла, и оба сразу потянулись за книгами.