Возвращение - Дзиро Осараги Страница 23

Выйдя за ворота, Тосики вновь оглянулся на покрытую красной ржавчиной оцинкованную крышу дома, и в его голове промелькнула самодовольная мысль об исковерканной жизни бывшего военно-морского адмирала, и с жестокостью ещё неопытного юнца, им овладело чувство собственного превосходства. Затем ему внезапно пришла одна идея, и он повернул назад и вновь вошёл в ворота. Усиги уже не стоял, а сидел на веранде своего дома, греясь на солнце, и по-прежнему его взгляд был устремлён на огород. Увидев Тосики, он с подозрением и вопросительно взглянул на него.

— Извините, — сказал Тосики своим характерным невозмутимым тоном, — вы не хотели бы сдать комнату студенту?

Тосисада Усиги сначала как будто не понял о чём идёт речь, а затем, глядя в лицо молодому человеку, улыбаясь, ответил:

— Нет, у меня нет таких намерений.

— Если у вас оно появится, прошу мне сообщить. Дело в том, что у многих студентов нет комнаты для занятий и они находятся в затруднительном положении.

Похоже, что Тосисада Усиги буквально воспринял эти слова.

— Неужели это, действительно, так? — И опустив голову, добавил: — Видимо, это так. Ведь столько домов сгорело, и создавшееся положение может вызвать только сожаление. Если такой случай представится, я тебе сообщу. Я сам подумываю о переезде в деревню.

— В этом случае прошу вас обязательно поставить меня в известность. Может, я оставлю ещё одну визитную карточку?

— Нет, в этом нет необходимости. Я скопирую ту, которую ты оставил для Мория.

Сказав это, он с мягкостью, свойственной пожилым людям, внимательно посмотрел на Тосики.

— Извини, сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— В этом возрасте погиб мой сын. Я так и подумал, нет, я правильно определил.

После ухода Тосики Усиги продолжал сидеть без движения на веранде, глядя на свой огород, на котором оставались только остатки съеденного зимой шпината, листья и стебли которого разрослись до гигантских размеров.

— Сколько же лет прошло с тех пор, как мы с тобой вот так последний раз гуляли вдвоём?

Усиги, который шагал рядом с завёрнутой в большой платок бутылкой, на это только улыбнулся. Вокруг была такая тишина, что Кёго почудилось, что он услышал эхо собственного голоса, пришедшего откуда-то с территории храма. Кроме них здесь никого не было. Кёго, собственно, и не ожидал ответа от своего друга, ибо его слова представляли собой монолог или песню, исходящие из его груди. Окружающая природа держала его в своих ласковых объятиях, и он почувствовал, что нежнее японской природы ничего не существует.

Огромные старые криптомерии покрывали территорию храма Энкакудзи, и вместе с соснами они создавали своеобразную тёмно-зелёную ширму, за которой виднелась сакура с бледно-белыми лепестками своих распустившихся цветов. Кёго не ожидал, что сегодня впервые после более чем десятилетнего отсутствия увидит перед собой цветущую сакуру, но даже она казалась ему призрачной в своей бледной красоте.

— Насколько я помню, я никогда не получал удовольствия от любования цветами сакуры, разве только ночью, ибо кругом всё было покрыто пылью и заполнено толпами людей… Как всё отличается, когда любуешься ею в таком чистом, тихом окружении. Мне нравится этот храм, как ты говоришь, он называется — Энкакудзи?

— Да, Энкакудзи. — Усиги улыбнулся. — Ты знаешь, от нечего делать я начал читать книги о Камакура и многое узнал. Я мог бы стать гидом. Этот храм и Зал Света в храме Кэнтедзи самые прекрасные. Я тебе покажу его позже.

Кёго взглянул на двухэтажные ворота храма с их толстой соломенной крышей, которая высоко возвышалась среди криптомерий и сосен. Территория храма была аккуратно убрана, и посыпанные песком дорожки были тщательно разметены.

— Здесь есть монахи?

— Да, есть.

— Но они, наверное, не покидают храм?

— Они занимаются медитацией, собирают милостыню или пьют сакэ.

— Милостыню? Но кто в наши дни может им что-нибудь подать?

— Они идут в деревню. Если там монахов кормят, значит, дела там не так плохи.

— Ты сам похож на монаха. Особенно твоя голова!

— Я серьёзно думал пойти в монахи. Я многого не знаю об этом, но в прошлом многие отказывались от бренного мира и уходили из дома. Похоже, тогда было легко поступить в монастырь, но сейчас это вряд ли так.

Они стояли в тени и могли видеть, как поднимается воздух от нагретой солнцем поверхности земли. Тропа, ведущая к монашеским кельям, вместе со ступеньками была высечена в скале, и на ней были видны прилипшие после вчерашнего дождя лепестки цветов сливы.

Они остановились перед расположенным около тропы небольшим прудом, на поверхности которого отражалась цветущая рядом сакура, и наблюдали за лениво плавающими в нём сазанами.

— Я никогда раньше не замечал, что сакура настолько прекрасна.

— Я знаю места, где её цветы ещё более красивы.

Они поднимались по небольшому склону вдоль зарослей бамбука, которые были обвиты красными цветами камелии.

— Немного впереди находится могила «Безграмотного монаха», который был первым настоятелем этого храма. Она представляет собой простую кучу камней.

— Ты, действительно, хорошо всё знаешь, и из тебя мог бы получиться отличный гид. Но меня не интересуют слишком большие подробности из истории буддийских обрядов. Меня полностью удовлетворяет спокойная прогулка по территории храма в этот прекрасный весенний день. Я глубоко чувствую, что это настоящая японская весна, сонная и мягкая. Весна в Европе тоже прекрасна, но она другая.

Бамбук шелестел от дуновений ветра. Они поднялись по каменным ступеням и увидели наверху ворота, а прямо за ними маленький сад, от которого исходил какой-то необъяснимый свет. Это было хранилище Солнца Будды и мавзолей великого сёгуна Токуминэ, основателя храма.

— Вот мы и здесь! — объявил Усиги тоном гида.

Они вошли внутрь, и Кёго невольно остановился, потрясённый открывшимся перед ним видом. Освещаемая полуденным солнцем магнолия с её распустившимися белыми цветами поднималась на фоне тёмно-голубого неба рядом с цветущей сакурой. Это было неописуемо красиво. Великолепие цветов отражалось на открытых панелях дверей мавзолея. Толстые, пышные лепестки магнолии и лёгкие возбуждающие цветы сакуры перемешивались, как собрание бесчисленного количества освещённых солнцем морских ракушек, которые, в свою очередь, излучали из своей глубины мягкий и нежный блеск.

Кёго продолжал неподвижно стоять, наслаждаясь красотой.

— Я забыл, — он вздохнул. — Нет, я, скорее, никогда раньше не видел, насколько великолепны цветы сакуры.

Возможно, что они выглядят так изысканно, будучи на фоне голубого неба, подумал он, но ему не хотелось искать причины этого. Ему было достаточно просто с восторгом любоваться ими.