Чердаклы - Валерий Шемякин Страница 23

Где-то далеко за озером слышны пьяные крики и монотонная музыка. Дыг-дыг-дыг! Бам-бам! Долго бродит вокруг озера, по улочкам темного поселка, взбирается на гору. Идеальные склоны для горных лыж. Над дачами, среди кустов зияет черный провал, из которого на него в упор смотрят горящие ненавистью глаза.

Он не был жадным. У себя в спальне он хранил вещи, которые никогда никому не показывал. Трость с тяжелым литым набалдашником. Золотистый шелковый цилиндр. Но он не мог позволить себе… Лишь иногда, когда удавалось избавиться… встав перед зеркалом… играл самого себя… Чем выше он поднимался, тем больше было страха и унижений. Какими паскудными кличками его только не обзывали, какие извращенные гадости о нем не писали, и он ничего не мог с этим поделать. Он мог только растоптать. Растоптать. И при этом показать свою униженность. Он мог… Но отчего-то все, кто его окружал, отличались редкостной жадностью. И он не мог с этим ничего поделать. Терпел. А где было брать других? Те, кто не жаден, практически неуправляем. К тому же эти, жадные, способны были быстро решать, когда сам он решать не хотел. Не хотел новых унижений. Уходил. Прятался. Сваливал на других. Но молча, молча, никогда публично никого не обличая, хотя, конечно, понимал, кто его окружает. Подхалимы. Жалкие личности. Все до одного. Начиная с Павлова. Зачем он приблизил к себе Павлова? Умник. Болтун. Псевдолиберал. В практическом плане – ноль. Не способный даже предать…

Именно тогда, когда ему лично для себя уже ничего не было нужно, появились все эти дворцы, роскошные салоны в поездах и авиалайнерах, очаровательные спортсменки-гимнастки, какие-то невыносимо большие яхты, которые он все никак не мог до конца осмотреть. Это и есть власть. Ему достаточно молчать, ничего не делать, лишь иногда показывать свое недовольство или одобрение. Собственно, и показывать не надо, они чувствуют все его желания, даже не видя его. Что это? Рок? Судьба? Проявление высшей воли, предназначение? Ведь он ничего не делал, чтобы сохранить власть. Он просто принимал ее. А если бы потерял?.. А если потеряю, думает он, ситуация дикая. Потеряю – что тогда? На что я гожусь? Как буду переносить это состояние… неполноты?

Он бродит с такими мыслями по ухабистой пыльной дороге вдоль пруда, слышит собачий лай, поворачивает, возвращается к машине, долго сидит в ней, не смыкая глаз и вспоминая, в каком кармане он оставил принцессу, затем снова вылезает и снова бродит… И так всю ночь…

.. … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … голова кошачья:

Больше всего в мире ценится икра белуги-альбиноса «Алмас». Эта рыба водится в Каспийском море у берегов Ирана. Икринки имеют разные оттенки: от бледно-серого до белого. Чем икра светлее, тем она дороже. Икра «Алмас» экспортируется из Ирана и фасуется в баночки из чистого золота. 100 граммов такой икры стоят $2 тыс. Этот деликатес очень быстро портится, поэтому употреблять его нужно сразу после покупки.

… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

Миша Павлов

На следующий день прямо с утра звонит Гучков:

– Ты представляешь, Гриша опять залупается. Достал. Под асфальт пусть провалится! Ты слышишь меня? – Его темное, почти коричневое лицо в дурке подергивается от злости.

– Где? – спрашивает Павлов.

– Что где?

– Где он должен провалиться?

– Откуда я знаю. Где асфальт, там пусть и провалиться.

– Ясно, – говорит Миша, – только он уже куда-то провалился. Со вчерашнего вечера не можем найти.

– Да-а? Ну, раз его нет – значит, ты, Миша, президент! Действуй!

Павлов цепенеет, сжимается от страха, но тут же начинает действовать.

На Федином экране кремлевский кабинет Бута (все то же – карты, гербы, сплошной плазмоз, чучело филина с выпученными глазами). Павлов яростно размахивает руками перед группой довольно упитанных чинов.

Фридрих дремлет, спрятавшись за спинами в глубоком кресле. Над ним вьется стая генералов, взбивая крыльями пыль. Шарфы, горжеты, протазаны, галуны, золотое шитье в виде гирлянд из дубовых и лавровых листьев; белые плюмажи на шляпах; золотая канитель и пряжа на красной суконной основе; круглые поля эполет, оплетенных двойными рядами крученого золотого жгута… Все тот же сон.

– Что затихли, голуби сизокрылые? Где он? Где этот… (Миша хочет сказать нетопырь, но для него это слово неудобное). Куда он девался?

– Фуй его знает, – флегматично отвечает начальник кремлевской охраны.

– Мать вашу, угоды! – подпрыгивает на месте Павлов. – Чегез жопу сделанные, головы поотгываю вместе с мудями! Ищите, мать-пеемать!

Из чучела филина выскакивает глаз, падает на мраморный пол и со звоном раскалывается на две половинки. Фридрих вздрагивает и просыпается.

– Он даже крысу выбросил…

– Какую кгысу?

– Ну, крысу мы же ему внедрили, зачипованную.

– А вы чего хавальники газинули? – поворачивается он к ошарашенным помощникам. – Немедленно коммюнике, бгифинг, общественность… Опегедить! Не дать ускользнуть! Ни одного шанса! Гаскогячились тут, мать вашу, будто в штаны насгали! – Он кричит, уже не контролируя себя и не избегая неудобных слов. Когда он волнуется, речь его становится не вполне внятной. Он сильно картавит при этом, с придыханием, как француз. Но не во всех случаях. Люди его понимают, хотя и с трудом.

В кабинет вбегает полковник, под его тяжелыми башмаками трещит расколовшийся глаз филина, резко останавливается перед Павловым:

– Товарищ вице… то есть как бы уже не вице… Товарищ президент! Президент, то есть как бы уже не президент, обнаружен.

– Аа-уу…

– Ага, – полковник подскакивает вплотную к Павлову, хватает его за талию и громко, так, что все присутствующие слышат, шепчет: – Вертолетный патруль обнаружил. Приближается к пещере каменной, то есть как бы к вашему СПУ…

– Уничтожить, мать-пеемать! – ревет Павлов, – любыми сгедствами уничтожить! Газмазать по асфальту!

– Там нет асфальта.

– Как нет асфальта? Сделать! Немедленно сделать там асфальт! Выполнять!!! Мать!!! Кгысы, пеемать!!!

– Есть!!!

– Где Штокман, чегт его возьми? Президент я или не пгезидент? Кто саммит будет закрывать? А-а, ты здесь! Все, вылетаем, ни минуты свободной – в пути поговорим. – И уже на пороге: – Кто-то здесь сказал Гриша? Магфин! – Его просто распирает какая-то восторженная ярость. – Марфин! Ты слышишь?! Надо дополнить перечень взысканий нетрадиционными… э-э…

– Вы имеете в виду анальный секс? – вякает кто-то из толпы помощников.

– Именно! – радостно кричит Миша. – С вас и начнем…

Григорий Бут