Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни Страница 23

Они дошли до конца рынка, где открывалось новое пространство прямо до подножия Акакуса, отделявшее вереницу домов от горы и избранное пастухами местом привязи и стреножения караванных верблюдов.

Они задержались, наблюдая за одним погонщиком, объезжавшим молодого верблюда-махрийца и пытавшимся удержаться у него на спине. Взбешенный верблюд всякий раз скидывал его наземь и тщетно пытался высвободить морду из удил — с изрядной неистовостью и упорством. Анай подсказал тому парню затянуть повод, сколько есть силы, однако наездник не понял, продолжая восседать на махрийце и таращась глазами на зрителей в недоумении, как вдруг упустил повод. Верблюд взбрыкнул, скинул парня на землю и проволочил его, запутавшегося ногой в упряжи, по песку на довольно большое расстояние. Анай расхохотался, да и гость не удержался от смеха. Они пошли, свернули направо и оказались в узком и кривом переулке. Переулок привел их к крытой галерее меж рядами строений, у дугообразных ворот в глубине стояли дозорные негры, вооруженные копьями и саблями. В полумраке галереи раздавались лязг меди и дробь молотов.

Они постояли внутри некоторое время, пока глаза гостя не привыкли к полутьме и он не различил там фигуры кузнецов-негров, разбившихся на небольшие кружки и всецело погруженных в работу. Много времени прошло, пока он не обнаружил, что изделия, блестевшие у них в руках, не просто затейливые безделушки, которые он привык лицезреть на рынках Феса, Зувейлы [104]и Гадамеса, а изделия, изготовленные из самого чистого золота. Анай постоянно приглядывался к гостю во все время их прогулки, и его радовало то изумление, которое он наблюдал в глазах этого крупнейшего из купцов.

Галерея в конце концов вывела их к узкому коридору без крыши. В устье этого прохода их встретил гигантского роста негр с замотанным в полосатое покрывало лицом, которого Анай представил своему гостю как главу всех этих кузнецов-хаддадов. Тот поздоровался с каждым из пришедших за руку и из-за его спины вдруг показался отрок с медным подносом в руках, предлагая им стаканчики зеленого чая. Они присели на корточки в этом коридоре, великан скрылся с глаз в полутьме галереи, и Анай сказал:

— Мне хотелось показать тебе галерею, чтобы ты успокоился насчет будущего нашего города.

Гость улыбнулся. Поправил суконную феску на голове, погладил неторопливо бороду у самых корней волос. Однако не сказал ни слова.

— Научился я в Томбукту той истине, — продолжал Анай, — что уверенность в надежности рынка — самое главное оружие в торговле. Никто еще, кроме тебя, не заходил в эту галерею. И позвал я тебя сюда не для того просто, чтобы ты снабжал нас и впредь зерном, тканями да старыми шерстяными покрывалами и прочей ерундой, которую продать недолго, а чтобы сам на деле убедился, что мы народ, которому доверять можно.

— Я в этом никогда и не сомневался, — ответил гость с прежней улыбкой на лице.

— Ну, вот. Мы ожидаем прибытия новых караванов в ближайшие недели. Получишь обработанный металл по самой низкой цене, о какой только мечтать можно, да еще на полпути от земель, где его производят.

— Что же, я и вправду не отрицаю, что удачлив сегодня, коли меня первым Аллах познакомил с этим вашим рынком.

— Уговор только, чтобы дело было скрыто.

Гость вздернул голову, не понимая, о чем речь, и Анай закончил:

— Народ на нашей равнине не имеет дела с золотом, туареги полагают, что это металл злосчастный, признают медь да серебро. Я не хочу, чтобы они знали о настоящей цене нашей торговли.

Шейх закивал головой в знак согласия, сообразив, в чем дело, и спрятал улыбку.

На рыночной площади, в стороне, прилегающей к домам, стояли рядом вождь и имам. Показался султан с гостем. Стайка теней растворялась понемногу в толчее рынка. Надменный диск выплыл над горной вершиной, нырнул опять и — скрылся за тучей пыли.

Эти двое соперников пожали друг другу руки — надменно и прохладно.

Постояли немного, созерцая беспросветную массу рынка и соблюдая таким образом обряд приличия. Затем Анай счел должным представить гостя вождю:

— Это — хаджи Беккай [105]. Богатый купец.

Имам повернулся к хаджи, поправил покрывало своей белой чалмы возле заостренного носа.

Вождь, продолжая смотреть в толпу, словно разглядывал мираж, сказал:

— Неплохо было бы нам всем увидеть разом Гадамес, Мурзук, Тамангэст [106]и Триполи вот здесь, на нашей равнине. Но такое чудо сотворить разве только одни купцы в силах.

Улыбка вновь осветила лицо хаджи, он сделал несколько шагов вперед, по направлению к вождю, спеша ответить на комплимент:

— Люди равнины — вот кто на этот раз сотворил чудо. Вы к нам в Томбукту из чащоб явились. Вернули затерянный Вау из небытия. Ха-ха-ха… Мне говорили, ты назвал его Вау. Ха-ха-ха! Что ж, я согласен — подходящее название!

— Мой дом еще не достроен, — произнес Анай, — но для меня будет честью, если вождь почтит его своим посещением и разделит со мной чай.

Вождь в ответ приспустил вниз на глаза полосу своей голубой чалмы и извинился:

— Не бывало у меня еще такого, чтоб под крышу дома заходить.

Он остановился на миг, потом продолжил:

— Не думаю я, что придется мне когда-то сделать такое, даже если бы был твой дом дворцом из затерянного Вау.

Все вокруг рассмеялись, а хаджи Беккай заметил:

— Что, неужто до такой степени боишься, что дома рухнуть могут?

— Не только рухнуть… Мне они все с потолками ваши тюрьмы напоминают — там, на Севере. Люди Сахары много сказок о них рассказывают…

Хаджи спрятал улыбку. Сказал, соглашаясь:

— Твоя правда. Живущий на воле в песках Сахары без причины не осядет…

Вождь двинулся по направлению к горе. За ним отправилась вся компания. Анай шагал рядом, позади следовали имам и Беккай. Они пересекали северную половину рынка, вопли мальчишек перемежались с блеянием коз и криками продавцов, призывавших купить их товары.

Воздух был весь пропитан запахами: козы и негры, пряности и зеленый чай, верблюжья моча осаждали со всех сторон. На раскинувшееся за рыком пространство несколько чернокожих пастухов выгнали стадо стреноженных верблюдов, подгоняя их в сторону пастбищ в долинах, где росли акации — «райские бананы». В воздухе мелькали длинные посохи и плети пастухов.