Скажи любви "нет" - Фабио Воло Страница 23

Когда Лючия передала мне слова матери, я ей сразу даже не поверил, не знал, что и сказать. Но, в любом случае, это была ее мать, мне не хотелось осуждать ее в присутствии дочери.

– Мне, наверное, лучше пойти туда, – сказала Лючия, – иначе она меня на неделю запрет дома.

– Хорошо, я отвезу тебя домой.

Я повез ее домой переодеться и молчал всю дорогу. На бал она отправилась без меня. Я вернулся домой, надел наушники и поставил альбом PearlДженис Джоплин. Мне хотелось погрузиться в ее наполненный болью голос.

Я думал о Лючии. О том, что она, возможно, встретит кого-то и оставит меня. В ту минуту я узнал, что такое ревность.

Как-то утром в баре зазвонил телефон, и, к счастью, я снял трубку.

– Алло.

– Это мама Лючии.

– Здравствуйте, синьора. Я Лоренцо.

– Позови своих родителей, мне надо поговорить с ними.

– Синьора, я уже совершеннолетний, если вы хотите что-то сказать, то говорите со мной.

– Хорошо, тогда я скажу это тебе. Я не хочу, чтобы ты приходил к нам домой и уводил с собой Лючию. Я не хочу, чтобы она бывала у тебя дома. Прекрати встречаться с ней и не звони нам больше. Забудь ее и оставь нас в покое. Тебе все ясно?

– Извините, синьора, но я не понимаю, почему…

В трубке раздались короткие гудки. Она бросила трубку, не дав мне договорить.

Я пошел в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Мне стало жалко себя и обидно за свою жизнь.

С Лючией моя жизнь становилась осмысленной и заслуживала право на существование.

Я все никак не мог понять, почему жизнь поворачивается ко мне спиной. Почему именно ко мне? Я был прилежным, воспитанным мальчишкой, грубого слова никому не сказал, упорно трудился. Больше других своих сверстников, больше своих друзей. Если они в школе заваливали экзамены, родители отправляли их в частные лицеи, где за плату они за год проходили два курса, и их переводили в следующий класс. Они катались на мотоциклах, о которых я только бредил; они носили одежду, о которой я мечтал; жили в домах, в которых мне хотелось жить; отдыхали на каникулах в таких местах, которые мне могли только сниться. А меня постоянно унижали, я работал с утра до вечера и не мог купить себе ничего из того, что хотел. Я уже стал думать, что мир отвернулся от меня, а, возможно, и сам Бог. Однако в «Обрученных» я прочел, что «Бог никогда не потревожит счастья своих детей, если только не готовит их к еще большему счастью». Видно, в книгах не всегда пишут правду. Я не просил награды за перенесенные лишения, я просто хотел знать, почему все, что я ни делал в жизни, никто так ни разу и не оценил по достоинству.

Возможно, кое в чем ее мать была и права. Многое в моей жизни оставалось для Лючии загадкой, она не знала, как я носился с неоплаченными векселями, какие неприятности поджидали меня в банках. Я никогда ничего ей не рассказывал. О чем-то она догадывалась, но, казалось, не придавала этому особого значения.

Я помню, как в субботу отец спросил, нет ли у меня свободных денег, ему было нужно срочно расплатиться с поставщиком. Он сказал, что вечером я смогу взять эти деньги из кассы. Я тогда ответил ему, что точно не знаю и должен подумать. На самом деле деньги у меня были, но я в тот день собирался пригласить Лючию в кино и ресторан. В конце концов я дал ему деньги. Вечером, перед закрытием бара, пришел другой поставщик, которому отец просто никак не мог отказать. Он уже три раза просил его зайти в следующий раз. Короче, в тот вечер денег у меня не оказалось. Я сказал отцу, что он обещал их вернуть. В ответ я услышал только:

– Мне жаль. Я отдам их тебе в понедельник.

Я отправился домой и заперся в своей комнате. Я расплакался, потом позвонил Лючии и сказал ей, что заболел.

Наверное, ее мать была права, стараясь разлучить ее со мной.

Но я любил ее. Я любил.

Я потом рассказал Лючии о разговоре с матерью. Она заплакала, стала извиняться за нее. Мы продолжали встречаться, надеясь, что рано или поздно ее мать перестанет воевать со мной.

Но, однажды, когда я ждал Лючию под окнами, на балкон вышла ее мать и заорала мне:

– Я что, плохо тебе объяснила, или ты думаешь, что я шучу? Я же тебе сказала, чтобы ты прекратил встречаться с моей дочерью… Теперь тебе все понятно?

Я ей ничего не ответил.

Через неделю раздался еще один звонок. На этот раз она была еще более решительной:

– Мой брат работает в налоговом управлении и я уже говорила с ним. Если ты не перестанешь волочиться за Лючией, я заставлю твоего отца закрыть бар. Я не шучу. Прекрати встречаться с моей дочерью и не смей говорить ей, что я тебе звонила и предупредила тебя. Иначе я немедленно позвоню брату.

Она снова не дала мне ни слова сказать. На этот раз она взяла верх. Она нашла мое слабое место и целилась прямо туда. Через несколько минут после этого разговора я убежал в туалет, меня рвало.

Я сдался, как только дело коснулось моей семьи. К тому же я убедился, что Лючия была мне не по зубам, и ее мать, не считая угроз, оказалась права.

Я оставил Лючию в слезах, так ничего и не объяснив ей. После того дня, когда мне приходилось относить заказы в их офис, я входил в комнату, потупив голову и избегая ее взгляда. Она заходила в бар, искала встречи со мной, требовала объяснений, настаивала, чтобы я одумался и вернулся к ней.

Я избегал встреч с Лючией, и постепенно в груди у меня все отмерло. Я больше ничего не чувствовал и ничего не боялся. Мне ни с кем больше не хотелось общаться. Но по ночам мне стало трудно засыпать, а утром подниматься. Я стал мало есть, иногда вообще ничего не ел. Я быстро худел. Ходил весь бледный.

Сейчас, пытаясь разобраться в своем первом увлечении, я думаю, что в любом случае, даже без вмешательства матери, я бы все равно потерял Лючию. Я прилепился к ней, потому что она была единственным источником красоты, появившимся в моей жизни.

Но я больше не хотел любить и даже быть любимым.

Домашние проблемы, первое любовное крушение с Сабриной, боль, которую мне принес роман с Лючией, школьная учительница, директор банка, нотариусы, канцелярские крысы и все прочие говноеды, моя копилка, которую я так больше и не увидел, и все остальное окончательно достали меня, и я не выдержал. Они поставили меня на колени. Я чувствовал, что никому не нужен, и научился никого ни о чем не просить.

Я не вытравил из себя только эмоции, которые приносили мне фильмы, музыка и особенно литература.

С таким грузом переживаний на сердце я еще больше пристрастился к книгам. Я поглощал их, жадно пожирал, среди книжных страниц я искал для себя убежища, где можно было бы укрыться от всех моих проблем. Я стал сторониться окружающего мира, который наносил мне глубокие раны.

– Ты никогда не задумывался, что у нас в языке наберется, пожалуй, около тысячи слов и выражений для минета и только одно для куннилингуса? – несколько дней назад обронил за работой Никола.