Мир по Кларксону - Джереми Кларксон Страница 23

Чем больше нам говорят, тем меньше мы знаем

Каждый день нас заваливают данными различных опросов, которые сообщают, о чем думает народ. Эти опросы помогают формировать государственную и корпоративную политику. И это несмотря на то, что опрашиваемые – ни я, ни вы – понятия не имеют, о чем они болтают.

Мы сгибаемся под грузом информации, которая ежедневно поступает к нам. Мы пользуемся Интернетом, а по телевизору без перерыва идет лента новостей. Англичане читают газет больше, чем любая другая нация в Европе. Но чем больше нам говорят, тем меньше мы знаем.

Когда вам двадцать лет, вы знаете обо всем на свете. Но чем больше вы путешествуете, чем больше вы прочитываете книг, тем яснее становится, что чем больше вы знаете, тем меньше вы знаете.

Возьмите войну в Косово. Я не устаю говорить о том, что это была просто абсурдная авантюра. С начала времен куча местных племен пытались выбить друг друга с этой территории, и никого эта ситуация не напрягала, пока в НАТО вдруг не решили, что сербов пора хорошенько пробомбить. О чем я самонадеянно сообщил одному американцу по имени Джеймс Рубин. В то время он работал с Мадлен Олбрайт и в справочнике его мобильного телефона наверняка был записан номер Слободана. Но я уже выпил пару стаканчиков красного, мне было все по фигу, я рвался в бой.

Но я не знал, во что ввязался. Может быть, он владел достаточным запасом информации, но я уже овладел всеми запасами шабли. Поэтому я был уничтожен. Все мои аргументы были разбиты в пух и прах. Говоря спортивным языком, наша схватка напоминала матч Леннокса Льюиса и уэльской певички Шарлотты Черч.

Через пару недель на очередном званом ужине я попытался предъявить аргументы Рубина соседу слева. На мою беду он оказался американским банкиром, который, как выяснилось, помогал заключать договор между телефонной системой Сербии и Ватиканом. В очередной раз я примерил на себя шкурку Шарлотты Черч, которая мечется между молотом знания и наковальней здравого смысла.

Если вы подойдете ко мне на улице и спросите, что я думаю по поводу военной кампании в Афганистане, мне придется ответить, что ничего не думаю.

Я нутром чую, что Америка должна направить значительные силы на создание Палестинского государства, но так как мое мнение полностью совпадает с тем, которое высказывается на страницах Guardian, похоже, что я в очередной раз не прав.

Но как узнать, прав я или нет, если все эти опросники, интервью, исследования показывают, что для ста семи процентов людей в мире Тони Блэр господь бог? И всего ноль процентов считают, что это шут, фигляр и эгоист. Кстати, а вы знаете, что семьдесят два процента всех статистических данных основаны на заявлениях, сделанных под воздействием сиюминутных эмоций? Включая и это.

Итак, что же мы в таком случае думаем про евро? По данным опросов, восемьдесят процентов категорически против и восемнадцать – за введение евро в Великобритании. Это означает, что всего два процента населения настолько умны, чтобы понять, что они просто не знают ответа на этот вопрос.

В прошлом году ситуация в еврозоне была настолько глупой, словно мы присутствовали на стройке дома, которая сразу начиналась с крыши, минуя стены. Прошлое лето я провел, путешествуя по Европе, от польской границы с Германией до северозападной оконечности Испании, от Бреста в Бретани до самого кончика Италии. И пришел к выводу: нам есть чему поучиться у европейских соседей, они нам могут дать в этом смысле намного больше, чем мы им. Например, хороший кофе. И более качественную порнушку в отелях.

«Итак, – сказала девушка, с которой я ужинал на прошлых выходных, – ты бы дал вступить в Евросоюз Польше?» – «Да», – сказал я. «А восточные страны Европы?» – «Ага». – «И Албания?» – «Ну, может быть, за исключением Албании», – замялся я. «А Македония?» – «И Македонии тоже», – признал я, понимая, что после полугодичного трипа по Европе, в котором впитывал в себя знания словно губка, я вернулся домой с наполовину сформированными мыслями.

Выяснилось, что, прежде чем стране можно будет войти в Евросоюз, ей придется научиться жить по определенным правилам и соблюдать обязанности, список которых занимает семнадцать томов.

И теперь я знаю, что ничего не знаю.

Кто-то, может, и знает что-нибудь, но ему дают всего три секунды в вечерних новостях, чтобы сообщить об этом. Поэтому он выдает какую-нибудь фразу, которая удовлетворяет нашу жажду знаний, как мак-нагетс – аппетит.

Похожая трудность возникла у меня с охраной окружающей среды. Я проштудировал море научных трудов и был уверен, что наша смерть от недостатка кислорода в следующий четверг – это выдумка глупых антиглобалистов. Но на прошлой неделе, сидя в отвратительном смоге, который превратил Лазурный берег в Бурый берег, я понял, что этот смог идет явно не от лодочек, покачивавшихся неподалеку.

Если хорошенько раскинуть мозгами, то любая прочно обоснованная позиция превращается в материал для дискуссии между нашими полушариями.

Я пришел к выводу, что если у вас есть на руках какие-то факты, то вы обязательно увидите, что в любом споре есть две стороны и обе правы. Следовательно, вы можете иметь свое мнение только в том случае, если у вас на руках нет никаких фактов. И это полностью объясняет позицию Guardian.

Ну вот я и вернулся из отпуска, отдохнувший и загоревший, всем большое спасибо за внимание. Вы, конечно, знаете, что я был на югах – Sunday Mirror опубликовала мои фотографии на пляже в Барбадосе.

В прилагавшейся статье было написано, что таким образом я праздную миллионный контракт с Би-би-си, что я остановился в известном отеле Sandy Lane, за восемь штук в сутки, и что я сильно прибавил в весе. Заголовок получился смешной. Top Gear переделали в Pot Gear.

Все это очень занимательно, за исключением того, что мой контракт не стоил миллиона и я не останавливался в отеле за восемь штук в сутки. Более того, самое главное они упустили. Просто-таки сенсация. Я такой толстый, потому что я беременный.

Так происходит со всеми, на кого сильно ругаются. Чертов папарацци никогда не подойдет и не спросит прямо, что я на самом деле делаю на пляже. Хотя тогда, может быть, у меня будет возможность рассказать ему первому радостную новость о своем ребенке. Но нет, вместо этого он будет сидеть в кустах и смотреть на меня через телескопические линзы.

Сильно ли это меня задевает? Я вас умоляю! Мне приятно думать, что мой толстый живот стоит в рейтинге новостей выше, чем похороны королевы-матери и война на Ближнем Востоке. Но вот что интересно: на следующий день эта же газета вышла с фотографиями Гари Линекера на пляже в Барбадосе. Все было бы прекрасно, но почему-то в статье он описывался не как ушастый коротконогий карлик, а как симпатичный, чудесный, прекрасный семьянин.

Какого черта? Мы оба работаем на одну и ту же компанию. Мы оба были со своими семьями на одном и том же острове в одно и то же время. Журналисты прекрасно осведомлены о нас обоих. Так почему же я – богатый, толстый мерзавец, который тратит деньги налогоплательщиков на ночи в самом худшем отеле мира, а Линекер – мать Тереза, которая не покладая рук спасает маленьких сироток и останавливает кровопролитные войны?