Мы пойдем другим путем! От "капитализма Юрского периода" к России будущего - Андрей Колганов Страница 24

На крайнюю слабость позиций отечественного бизнеса в сфере инноваций указывают и авторы уже упоминавшейся статьи «Кто оплатит издержки глобализации», и авторы статьи «Лавочки для академиков» [20], и многочисленные публикации в других номерах «Эксперта».

Если в «Постколониальной матрице» явно сквозит позиция нефтяного лобби и выросших на нефтяных дрожжах торгово-финансовых структур, то есть и классовая правда промышленного капитала. Он, конечно, тоже озабочен собственной судьбой, а не судьбой наемных рабочих, однако вынужден считаться с тем, что ему в руки не падает сырьевая рента. Цитирую:

«Мы не растем, а падаем. Экономика становится все менее и менее конкурентоспособной, зависимость хозяйства от сырьевого сектора и мировой конъюнктуры усиливается, технологическое отставание от экономических лидеров мира нарастает.

На конкурентном поле наш бизнес чрезвычайно слаб. Он в принципе не может привести страну даже в двадцатку сильнейших, что уж говорить о каких-то лидирующих позициях.

Политическая элита соответствует этому бизнесу. Она слабая, она недостаточно компетентна, недостаточно инновационна, недостаточно прогрессивна, недостаточно энергична в реформах. Потому, что она не отражает интересы сильного, по-настоящему конкурентного бизнеса. Она обслуживает и отражает интересы людей, благополучие которых основано на бюрократических связях, на коррупции» [21].

И это говорит не какой-нибудь там марксист Колганов или «популист» типа Глазьева или Зюганова. Это говорит президент промышленной группы МАИР (металлургические и трубные заводы, переработка вторичных черных металлов, резиновое, лакокрасочное производство, сельхозмашиностроение и т. д.).

Несмотря на годы «реформ», даже и в условиях экономического роста, несмотря на все разглагольствования о том, что мы-де строим рыночную экономику, которая будет гораздо эффективнее плановой, наши горе-«реформаторы» так и не смогли изменить советскую структуру воспроизводства (которая действительно страдала неэффективностью). По-прежнему энергосырьевые отрасли осуществляют скрытое субсидирование отраслей обрабатывающей промышленности (в особенности машиностроения). Но по сравнению с советскими временами зависимость от энергосырьевого сектора возросла, да к ней еще добавилось хроническое недоинвестирование [22]. Где уж тут рассуждать об инновационном развитии!

Так есть ли у российской экономики перспективы 7–10 лет крутого подъема, возвещаемого в «Постколониальной матрице»? При продолжении прежней экономической политики — безусловно, нет. А что же будет в реальности?

За счет высокой конъюнктуры на мировом рынке сырья и топлива, обеспечиваемой повышательной фазой делового цикла в развитых странах и быстрым экономическим ростом в новых индустриальных странах (особенно в КНР), мы, возможно, будем иметь еще 3–5 лет высоких цен на нефть, газ, черные и цветные металлы. Это обеспечит нам продолжение экономического роста с постепенным понижением с 6–7 до 3–4 % прироста ВВП в год. Но чем дальше, тем больше будут сказываться низкие темпы обновления и без того катастрофически устаревшего за годы «реформ» основного капитала в большинстве отраслей народного хозяйства. Это означает, что конкурентоспособность отечественного бизнеса в глобальной экономике в целом будет падать, а не расти.

Экономический рост в России по-прежнему остается крайне зависимым от международного нефтяного рынка. Разница с девяностыми годами заключается лишь в том, что ранее рост прямо зависел от объемов производства и экспорта в нефтяной отрасли, а теперь зависит в большей мере от того, насколько доходы этой отрасли наполняют бюджет и увеличивают совокупный спрос на внутреннем рынке. Следует заметить, что за период 1998–2003 годов 80 % прироста доходов федерального бюджета обеспечивалось поступлениями от нефтяной отрасли, а в общей сумме поступлений примерно четверть зависела от колебаний цен на нефть (при том, что сама нефтяная отрасль производит лишь 5,6 % ВВП). При этом значительное падение нефтяных цен может вызвать обвал бюджета [23].

Кроме того, относительно малый вклад нефтедобывающей промышленности в производство ВВП представляет собой лишь статистическую иллюзию. Дело в том, что продукция нефтедобычи продается торгово-по-средническим компаниям по ценам, едва покрывающим себестоимость. Соответственно основная часть прибыли от добычи нефти реализуется торговыми фирмами, что резко завышает вклад торговли в производство ВВП и порождает напыщенные разглагольствования о соответствующем мировым тенденциям высоком удельном весе сферы услуг в ВВП.

Конечно, и это — сдвиг к лучшему по сравнению с ситуацией середины 90-х годов. Произошел переход от экономики чисто колониального типа, целиком зависящей от монокультурного экспорта, доходы от которого полностью проедаются или разворовываются, к экономике постколониальной страны, которая некоторую часть экспортных доходов все же использует для целей внутреннего развития. Условно говоря, сделан шаг от Нигерии к Венесуэле.

Однако этот шаг означает, что довольно крепкая индустриальная держава сменила свою экономическую структуру с модели беднейшей слаборазвитой страны на модель развивающейся страны среднего уровня развития. Между тем даже по формальным показателям (производство ВВП на душу населения) Россия сейчас относится к верхней трети развивающихся стран, занимая позиции где-то в верхней группе новых индустриальных стран 2-го эшелона и по целому ряду показателей опережая эти страны. Но вот только наша сегодняшняя экономическая модель вовсе не гарантирует нам того ускоренного экономического роста и модернизации, которые демонстрируют наиболее успешные из новых индустриальных стран (Южная Корея, Малайзия, Китай).

Даже в последние годы, в условиях довольно быстрого экономического роста, норма инвестирования в России не превышает 20 % от ВВП. А энергичный экономический рост может быть надежно обеспечен, если судить по опыту послевоенных Германии и Японии (или современного Китая), при норме инвестирования в 30–40 % ВВП. Например, если судить по темпам жилищного строительства, то ежегодный прирост жилой площади составляет всего 2 % к имеющемуся жилому фонду, то есть едва покрывает его естественное выбытие. И это при колоссальной нехватке жилой площади и при том, что значительная часть имеющейся — крайне низкого качества. В Европе и США, гораздо лучше нас обеспеченных жильем, темпы жилищного строительства составляют 10 % к имеющемуся жилому фонду [24].

Куда же девается значительная часть того потока нефтедолларов, о благотворном влиянии которых на рост отечественного производства мы слышали от авторов «Постколониальной матрицы»? Да, многие из этих нефтедолларов действительно обернулись инвестициями на внутреннем рынке. Многие, но не все. Отток капитала из страны за годы экономического роста на самом деле не только не уменьшился и тем более не повернул вспять (в чем неоднократно пытались нас уверить), а даже вырос. Если в 2000 году убежало 14,45 млрд долл., то в 2002-м — уже 18,36 млрд, а за 9 месяцев 2003-го — 17,6 млрд долл. И чем больше нефти мы вывозим на экспорт, тем большая часть доходов от этого экспорта оседает за рубежом. Темпы бегства капиталов превышают темпы роста экспорта. Если в 2000 году объем бегства капиталов оценивался в 13,8 % от объема экспорта, то в 2003 году — уже в 18,4 % [25].