Белый отель - Дональд Майкл Томас Страница 24

– Ну, собственно говоря, я вспоминаю, что молодой человек в петербургском поезде так докучал мне, потому что лез с разговорами, когда я сама пыталась углубиться в книгу. Это был Данте, и мне надо было сосредоточиться, чтобы понимать, о чем речь, – я тогда не очень хорошо читала по-итальянски. Теперь, когда вы об этом упомянули, мне кажется, что сон имеет какое-то отношение к моему брату.

Здесь я прервусь, чтобы сказать о том, что фрау Анна незадолго до этого пережила довольно волнующее событие. Ее брат вместе со своей женой и двумя детьми решил покинуть Россию, ввергнутую в революционный хаос, и эмигрировать в Соединенные Штаты; по пути туда они остановились в Вене, чтобы, по сути, поздороваться и снова распрощаться с Анной и ее тетей. Пациентка несколько лет не виделась с братом, а теперь они могли никогда больше не встретиться. Вопреки тому или даже в силу того, что они никогда не были очень близки между собой, воссоединение и новая разлука удручали Анну еще сильнее.

– Когда мы прощались на вокзале, брат, чтобы скрыть неловкость, стал подбирать себе в дорогу книги. Помню, я подумала о том, что «Новая Жизнь» Данте оказалась бы очень кстати, только мой брат не интересуется классикой, он весьма практичен. Он купил себе несколько триллеров. Да и все равно, нелепо было думать, что в вокзальном киоске можно купить Данте.

Я начинал понимать, по какому руслу шло ее сновидение. Напомнив о номерах на домах, я спросил, что, по ее мнению, они могли означать.

Она усиленно размышляла, но призналась, что зашла в тупик.

– Может быть, дело в том, что вам самой двадцать девять лет? – предположил я.– А ваш брат – на сколько он старше? На пять лет?

Фрау Анна согласилась, удивленная математической логикой сна.

– Вначале вы остановились у двери своего собственного дома. Ключ должен был подойти, но не подошел. Вместо этого вы сумели войти в номер 34 – так сказать, в жилище своего брата. Там вы были лишь гостьей, поэтому вам оно предстало как частный отель.– Я спросил, узнала ли она человека, который вошел в комнату, и напомнил ей его слова: «В доме никого нет».

Спустя какое-то время она сумела разобраться в своих ассоциациях. Ее брат довольно бестактно заметил о том, как был расстроен их отъездом отец, – ведь он участвовал в его деле и, женившись, продолжал жить вместе с ним. Фрау Анна вспомнила, что тогда она с горечью подумала, насколько одиноким будет теперь чувствовать себя отец в опустевшем доме; в то же время он никогда не выражал ни сожаления по поводу ее отъезда, которое выходило бы за рамки общепринятых условностей, ни острого желания вновь с ней увидеться.

К этому моменту у меня сложилось совершенно отчетливое понимание ее сновидения. То, что ее брат вместе с женой и детьми уезжал по направлению к новой жизни, контрастировало с ее собственным ощущением достигнутого тупика или, точнее, отсутствия цели в ее путешествии. Брат всегда мог быть уверен в том, что он отцовский любимец, и знал, куда едет, в отличие от Анны, чья детская поездка в далекий город явно была последней отчаянной попыткой заставить отца заметить ее существование. Он оказался совсем не прочь позволить своей невинной дочери сражаться с физическими и моральными опасностями – будучи преследуемой настойчивым молодым человеком в поезде.

Я предположил, что в ее сне перемешались две фантазии. Если бы отец получил телеграмму о ее смерти, он, может быть, пожалел бы наконец о ней. Но бок о бок с этим желанием, не столько противореча ему, сколько усиливая его трагизм, было желание никогда не рождаться – как девушке, как Анне. Если бы только она могла оказаться на месте брата! Она окончила путешествие на поезде, которое символизировало ее собственную судьбу, чтобы вступить в невозможное бытие в качестве своего брата. Белая комната в частном отеле означала чрево ее матери, которая лишь ожидала прихода отца Анны, чтобы зачать ребенка мужского пола. Зонтик, сохший в прихожей, символизировал исполнивший свои обязанности мужской орган. Отец приносил новую жизнь, потому что без сына «в доме никого нет». Анна умерла – покончив с собою или в результате мер, предупреждающих зачатие, не имело значения, из-за чего именно, – и его это не волновало. Его потрясение и горе были только воплощением ее желания. Ее сон знал об этом тоже: она для него «не существовала».

Молодая женщина была поражена своим печальным видением и не намеревалась обсуждать мое толкование более подробно – за исключением одного обстоятельства прискорбного характера, о котором у нее не хватило духу рассказать мне сразу и о котором я сам умолчу до более подходящего времени. Во всяком случае, оно не меняло общего значения, которое было вполне очевидным.

Когда я в процессе обсуждения стал расспрашивать ее о характере чересчур фамильярных знаков внимания, оказывавшихся ей молодым человеком в поезде, она вспомнила забытый отрывок. Она не думала, чтобы новый материал представлял какую-то важность, но я знаю из опыта, что элементы сновидений, которые сначала забываются, а потом вспоминаются снова, относятся к числу наиболее существенных. Так оказалось и в этом случае, хотя значение фрагмента прояснилось лишь на гораздо более поздней стадии анализа.

Я сказала молодому человеку, что еду в Москву навестить Т-вых, а он ответил, что они не смогут поселить меня в доме и ночевать мне придется в беседке. Он добавил, что там очень жарко и я буду вынуждена снять с себя всю одежду.

Т-вы, объяснила она, были ее дальними родственниками со стороны матери, жившими в Москве. Ее мать и тетя в юности проводили вместе с ними каникулы, а после того, как мать Анны вышла замуж, между ними сохранились близкие отношения. Фрау Анна не была с ними знакома, но, судя по словам тети, это была сердечная и гостеприимная пара. Собственно, тетя упомянула о них как раз накануне: она с грустью вспоминала о проведенных там каникулах и жалела, что не может познакомить с ними Анну, так как была уверена, что смена обстановки была бы для ее племянницы крайне полезна. Но теперь они уже состарились, а возможно, даже не пережили всех невзгод.

На мой взгляд, этот фрагмент сновидения выражал страстное желание молодой женщины освободиться от печальных оков своей теперешней жизни и вновь обрести потерянный рай тех лет, что она прожила с матерью, то есть снова скинуть с себя платье в беседке– домике, предназначенном для блаженно жарких летних дней и ночей. Она не возражала против такого толкования, а заодно вспомнила о тех далеких днях, думать о которых казалось ей теперь и забавным, и трогательным.

Их дом в Одессе располагался среди многих акров субтропических деревьев и кустарников, сбегавших вниз к самому берегу моря. Там был крохотный частный пляж. Беседка находилась посреди небольшой рощицы в отдаленной части сада. Прежние владельцы допустили, чтобы она разрушилась, и в итоге ею почти не пользовались. В один из дней, отмеченных палящим зноем, все разбрелись по саду и дому. Отец Анны был, скорее всего, на работе, а брат, как ей казалось, на весь день куда-то уехал с друзьями. Анне было жарко и скучно, она вяло играла на пляже, где ее мать стояла возле мольберта, а это означало, что ее нельзя беспокоить. В такие моменты Анну не раз ругали за болтовню, поэтому она решила найти тетю и дядю. Она побрела через сад и в конце концов вышла к беседке. Она обрадовалась, увидев внутри дядю и тетю, но они вели себя непонятно; плечи тети были обнажены (хотя обычно она прикрывала их от солнца), а дядя обнимал ее. Объятие все не кончалось, они были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как Анна вышла из-за деревьев. Она скользнула обратно и вернулась на пляж, чтобы рассказать матери о странном происшествии, но мать оставила мольберт и улеглась на плоской скале; она, казалось, спала. Девочка знала, при каких обстоятельствах ей ни в коем случае не следует беспокоить мать: когда та рисует, а пуще того – когда спит. Поэтому, разочарованная, она побрела обратно в дом, чтобы выпить лимонаду.