Незнакомки - Патрик Модиано Страница 24

* * *

Ровно в девятнадцать десять я стояла на перроне, боясь проглядеть Мишеля Керуредана в толпе пассажиров, выходивших из версальского поезда. Но мне удалось заметить его еще издали: он выделялся среди других благодаря высокому росту и особой манере нести толстый кожаный портфель без ручки, обнимая его руками, точно ребенка или собаку.

Мы вошли в метро. И снова все стояли зажатые в давке, но на сей раз мне совсем не было страшно. Рядом находился мой провожатый, а книга доктора Бода, которую я кончила читать за полночь, придала мне необыкновенного спокойствия. Мы вышли на станции «Конвансьон». Керуредан сказал, что Женевьева Перро живет совсем рядом, в начале улицы Домбаль.

Впоследствии я часто ходила к Женевьеве Перро, изобретая самые замысловатые маршруты, лишь бы не видеть бойни и улицы, где находились конюшни торговцев лошадьми. Помнится, я сворачивала возле кинотеатра «Версаль» на узенькую дорожку, обсаженную деревьями, чьи кроны простирались надо мной зеленым шатром; кажется, она шла вдоль ограды Вожирарской больницы. Эта тропинка и аромат лип надолго запали мне в душу. С той поры прошло много лет, а я так больше и не побывала в этом квартале. Бойни давно уже снесены. Но собачий приют, бюро находок и церковь Святого Антония Падуанского все еще стоят на своих местах. И когда я думаю об этом, мне почему-то кажется, что только в этом квартале я и могла встретить Женевьеву Перро и доктора Бода.

Дом под номерами 5 и 7. Светлое узкое здание на высоком фундаменте было отделено от улицы решеткой и небольшим двориком. Мы вошли в правый подъезд под номером 7. Керуредан шел по лестнице впереди меня, прижимая к себе обеими руками коричневый портфель. Теперь уж и не помню, какой это был этаж. Кажется, один из верхних. Керуредан трижды позвонил в дверь.

Нам открыла сама Женевьева Перро. Ее темные, гладко зачесанные волосы были собраны в узел. В полумраке прихожей ее лицо показалось мне строгим. Мы прошли по коридору, повернули налево и очутились в гостиной. Несколько торшеров источали мягкий теплый свет. Оконные портьеры были задернуты. Нам навстречу встал высокий мужчина. По его росту я сразу узнала друга Мишеля Керуредана, того, с фотографии, сделанной «в апреле-мае, в Рекулонже». Одно мгновение он стоял неподвижно, почти в той же позе, что на снимке, где он держал открытую книгу. Затем приветствовал взмахом руки Мишеля Керуредана и обратился ко мне:

– Меня зовут Джанни. Очень рад вас видеть.

Голос у него был чуть ниже, чем у Керуредана. Я пожала ему руку, не назвав себя. Он был одет в серый вельветовый костюм, поношенный и слишком просторный для его худого тела.

Женевьева Перро улыбнулась мне. Теперь она выглядела моложе, чем там, в передней, и лишь строгий пучок противоречил мягкому выражению лица. Эта легкая загадочная улыбка приятно обволакивала меня, как и взгляд ее зеленых глаз. Она была одета в скромное бордовое платье. Ни украшений, ни колец. Лишь на запястье поблескивала цепочка.

– Мишель рассказывал о вас много хорошего. А я благодарю вас за работу, которую вы сделали для нас.

Она говорила чистым голосом, с произношением урожденной парижанки. Мишель Керуредан и Джанни сели, скрестив ноги, на пол, где был расстелен шерстяной ковер.

– Садитесь, – сказала она мне все с той же улыбкой. И указала на ковер. Впрочем, в комнате и не было стульев, только между окном, скрытым портьерами, и письменным столом темного дерева стояло кресло с кожаной спинкой.

Она тоже опустилась на ковер, скрестив ноги и держась очень прямо. Мы сидели все четверо вот так, кружком, на полу, словно собрались затеять какую-то игру, правил которой я пока еще не знала.

– Сейчас мы займемся чтением, – объявила Женевьева Перро. – Выберем что-нибудь простое, но важное, чтобы отметить приход нашей новой подруги.

Мишель Керуредан расстегнул свой коричневый портфель, стоявший рядом с ним, вынул несколько листков и протянул их Джанни.

– Сегодня тебе читать, – сказал он.

Джанни начал читать, медленно и размеренно, певучим голосом, точно актер классического театра или оперный тенор. Я узнала отрывок из книги доктора Бода. Там говорилось о сне, который он увидел в возрасте одиннадцати лет. До этого он был обыкновенным ламбетским мальчишкой, сыном обыкновенных родителей. И вел самую обыкновенную жизнь в этом квартале, с его блеклыми тонами, кирпичными зданиями, бетонными складами и лужами на тротуарах. Но в ту ночь ему приснилось, будто он летит над кварталом, летит так низко, что без труда различает прохожих, собак, домики, где жили его приятели, и знакомые, исхоженные перекрестки. Дело было воскресным утром, и он даже увидел отца, сидевшего у окна. Вместе с тем его взгляд охватывал все окрестности, все другие кварталы Лондона, лабиринты улиц, пеструю путаницу людей и машин, весь этот огромный город, простиравшийся до самого горизонта.

Джанни читал все медленнее, делая длинные паузы между фразами, так что текст звучал ритмично, как стихи. Его голос становился приглушенным, падал до шепота, убаюкивал. Женевьева Перро, все так же прямо сидя на ковре, не сводила с меня своих зеленых глаз, обволакивала загадочной улыбкой. Ее руки поглаживали ворс ковра – изящные руки, длинные тонкие пальцы с коротко подстриженными ногтями. Керуредан сидел, опустив голову и сложив руки на груди. Джанни закончил чтение; наступило молчание, словно двое других слушателей хотели уловить эхо его голоса и, быть может, расслышать в нем голос самого доктора Бода.

– Скажите мне, было ли в тексте, который вы печатали, что-нибудь непонятное? – спросила меня Женевьева Перро.

В ее голосе звучало такое участие, что я совсем смутилась. Нужно было хоть как-то ответить. Наконец я пробормотала:

– Я не очень-то поняла слова «ключ к октаве».

Двое других повернулись и ласково взглянули на меня. Керуредан порылся в портфеле и вынул напечатанный мною текст, видимо желая проверить, что там написано о «ключе к октаве».

– Это очень просто… сейчас я вам объясню…

Зеленые глаза Женевьевы Перро и впрямь мало-помалу гипнотизировали меня. Я уже не слушала ее, а только следила за движениями губ, пальцев, машинально гладивших ворс ковра. И до моего слуха долетало лишь одно слово, которое она часто повторяла: гармония.

Наконец она умолкла, и я кивнула в знак того, что поняла.

– Ну вот… Теперь вы знаете почти все о ключе к октаве, – сказал мне Джанни. – Есть еще вопросы?

– Я думаю, на сегодня достаточно, – сказала Женевьева Перро.

Она поднялась одним гибким движением и вышла из комнаты. Мужчины остались сидеть в прежних позах. Я тоже не осмелилась двинуться с места.

– Ну как, вы довольны нашим первым собранием? – спросил меня Керуредан.

Джанни в это время листал текст, который я напечатала.

– Вы очень хорошо печатаете, – сказал он. – Я думаю, вы скоро станете секретарем наших групп.

– Гораздо больше, чем секретарем, – возразил Керуредан.