Брак по-арабски. Моя невероятная жизнь в Египте - Натали Гагарина Страница 24

Мамлюки не отреагировали никак, а я так загорелась, что готова была выпрыгнуть из своей галабии. В кассе, естественно, билетов не было, но можно было купить «с рук» в два раза дороже: за 200–250 фунтов. Мне показалось, что пятьдесят долларов – это вообще не цена, но мамлюки и мой Алекс начали ломаться: «Дорого! Поздно! Детям завтра рано в школу...»

Я была неумолима. Я хотела послушать Энрике Иглесиаса, а если женщина хочет, тут уж туши свет. Дело кончилось тем, что мы с Алексом проводили мамлюков до машины, долго прощались и целовались, а сами остались на концерт.

Это надо было видеть! Это надо было слышать! То, что я чувствовала, сидя в первом ряду под открытым небом, называлось одним словом: счастье. Чарующий голос Энрике и божественно красивая музыка буквально окрыляли меня. Хотелось взлететь высоко в небо и кружить там, кружить, задыхаясь от любви. Я пела вместе с Энрике, не отводя от него взгляда. Думаю, если бы не беременность, я вскочила бы на сцену, чтобы спеть «Feelings» на английском – это моя любимая песня.

* * *

Зал был полон. В основном – египтяне моего возраста, европейцы тоже были. Кстати, в Александрии официально живет три миллиона европейцев, и это не считая туристов.

Я не могла сдержать слез и плакала, не стесняясь. Я была бесконечно благодарна Алексу за такой потрясающий подарок. Я жила в сказке, и сказка жила во мне.

Ровно в полночь на сцене воссиял дивный фейерверк, и концерт закончился. Мы на такси поехали на виллу Ферузы, думая, что тихонько проникнем в свои комнаты, никого не побеспокоив, но внезапно одновременно с нами к дому подъехало все семейство. Оказывается, и Феруза, и Саид, и дети тоже были на этом концерте!

Конечно, мы не могли спать. Энергия счастья погнала нас накрывать стол, и мы веселились почти до рассвета так, будто не на концерт сходили, а праздновали, например, Курбан-байрам. Мы делились впечатлениями, радовались, смеялись, обнимались. Это было так искренне и трогательно, что я запомнила это послевкусие на всю жизнь.

А какими праздниками становились визиты мамлюков в Каир! Эльхам привозила с собой огромную корзину разных вкусностей и восточных сладостей. Камис с Алексом «колдовали» над кофе, и божественный запах заполнял нашу квартиру, пропитывал волосы, тело и будоражил кровь. Маленькие мамлюки Хади и Ширин не отходили от меня. Им нравилось теребить мои волосы, обнимать и целовать меня. Это для меня тоже было внове, и я не знала, как себя вести, поэтому позволяла девочкам все и сама тоже обнимала их, прижимая к себе.

Иногда к нашей компании присоединялась Карина. Мне казалось, что она ооочень нравится Камису. Он всегда привозил ей подарки, оказывал особенные знаки внимания – но я не видела ответной симпатии Карины. Наоборот, она всегда подтрунивала над Камисом, высмеивая его жену.

Карина смотрела только на Алекса. А мы все принимали это за дружбу. Алекс радовался, что страсть Карины улетучилась и что мы подружились.

Зато Эльхам, ко всем приветливая толстуха Эльхам, Карине не доверяла. Ее обижали подколки злоязыкой египтянки, она интуитивно чувствовала опасность, исходящую от Карины, и всегда замолкала, когда та приходила.

А Карина приходила ко мне довольно часто. Она возила меня на почту и в магазины, помогала наводить порядок в доме и готовить еду. Особенно она любила помогать готовить: крутилась у плиты, резала салаты, делала подливки к мясу.

Если бы я тогда догадалась, что у нее на уме...

Но мне и близко не могло прийти в голову ничего подобного. Я жила как в сказке, утопая в любви и не замечая ничего, кроме Алекса и своего счастья. Мне все нравилось. Я всех любила и всем доверяла.

Время шло, и скоро должен был родиться наш сын.

У арабов, как и у некоторых русских, нет традиции покупать вещи для новорожденного заранее. Единственное, что мы сделали, – вынесли всю аппаратуру Алекса из спальни-кабинета в гостиную, освободив целый угол для детских вещей.

Карина зачастила ко мне, появляясь почти каждый день. Обычно мы с ней пили кофе или чай с разными восточными сладостями, которые Алекс покупал в огромных количествах. На рынок и по магазинам мы бегать перестали – мне было тяжело передвигаться, да и Алекс категорически запретил выходить из дома.

Зейнаб никогда не выходила из своей комнаты, когда приходила Карина. Она игнорировала девушку. Их нелюбовь была взаимной. Мне от этого было неловко и даже стыдно, но я ничего не могла сделать с этим.

С Кариной мы в основном говорили – помните пантомиму? – о мужчинах и о детях.

Я интересовалась, почему она не выходит замуж и есть ли у нее любимый. Она рассказала мне, что не может иметь детей из-за перенесенной в детстве травмы. Тогда я не поняла, из-за чего именно, а Карина то ли не смогла объяснить, то ли не захотела.

* * *

Схватки начались ночью первого мая, и, почувствовав, как крутит живот, я решила, что надо в больницу.

Но Алекс так сладко спал... Мне было жаль будить его, и я подумала, что займусь домашними делами и дотерплю до утра. Тихонько встала, оделась, привела себя в порядок и приготовила завтрак, хотя до утра было еще далеко.

А боль усиливалась. Я налила кофе в чашки и разбудила мужа.

– Что случилось? – испуганно спросил он.

– Ничего особенного, пора ехать в больницу.

– В больницу? Зачем?

– За ребенком.

– Каким ребенком, Сонсон?

– Я готова родить ребенка.

– А почему ты решила делать это ночью?

– Нет. Это не я решила, Алекс. Просто пора.

– Я спать хочу, Сонсон. Давай подождем до утра.

Он чмокнул меня в лоб и зарылся лицом в подушку. Я подумала, что, может, действительно лучше подождать и, прикрыв дверь спальни, пошла в гостиную, пить кофе.

Тут меня так прихватило, что я рухнула на пол, выронив чашку, и протяжно закричала, обхватив живот руками. Из своей комнаты выплыла мама Зейнаб в ночных одеждах, подошла ко мне и обняла, прижав мою голову к своему теплому животу.

Алекс выбежал из спальни, на ходу натягивая галабию. Он наконец понял, что происходит.

Свекровь что-то тихо ворковала на своем языке, и мне становилось спокойнее. Она повесила мне на шею маленький амулет, поцеловала меня в щеку. «Это чтобы легче рожать», – пояснил Алекс и, взяв меня на руки, поволок вниз к машине.

До больницы мы ехали примерно час, и всю дорогу я стонала, как раненая слониха.

Оформление заняло минут двадцать. Так как я была иностранкой, мне требовались другие бланки. Меня положили в предродовую палату, где мучалась молодая египтянка. Увидев меня, она приободрилась и, кажется, вообще забыла, зачем пришла. В то время, как я кричала и требовала помощи, она с интересом наблюдала за мной.

А я так орала! Алекс постоянно был рядом, но это меня еще больше раздражало: помощи от него никакой, только хлопоты.