Китай. Искусство есть палочками - Полли Эванс Страница 24

— Бегай по залу кругами! — скомандовал Шоуянь.

Ну, учитывая все увиденное, бег трусцой не самое плохое, что со мной могли сделать. Я довольно долго бегала по залу, пыхтела, но не жаловалась. Шоуянь тем временем разминался посреди зала: сначала завязывал конечности чуть ли не узлом, потом распрямился и играючи поднял прямую ногу, коснувшись коленом уха. Даже в мешковатых спортивных штанах и темно-синей футболке он казался очень стройным, если не сказать тощим. Сложно было предположить, что у него железные мускулы, но что-то в суровом выражении лица и решительно сжатых губах подсказывало противнику: с этим парнем не стоит связываться.

Американец продолжал подвывать у окна. Теперь он лежал на спине на матах, а безжалостный самодовольный тренер с силой сгибал вытянутые ноги несчастного ученика так, чтобы они коснулись лица, и давил при этом всем своим весом. В глубине души я надеялась, что мне ничего не угрожает, и я продолжу спокойно бегать по периметру зала. Может быть, Шоуянь и вовсе забыл о моем существовании.

Не тут-то было. Минут через пятнадцать он велел мне остановиться и подозвал к себе. Пришла пора пыток растяжками, причем не как в йоге, медленно, нежно и печально, о, нет, кун-фу не предполагает таких сюсюканий. Если моя грудная клетка не касалась коленей, Шоуянь с силой пихал меня в спину, пока не добивался желаемого результата.

— Я не могу, — проблеяла я, пока тренер пытался вывернуть мои конечности.

Шоуянь нахмурился. В его лексиконе такое словосочетание отсутствовало. Он смутился и снова надавил на мои бедные ножки всем своим весом. Казалось, парень не в силах смириться с тем фактом, что я физически не могу так согнуться. Нормальных учеников здесь просто заставляют сесть на шпагат через «не могу». К моему облегчению, Шоуянь взглянул на мои слабые ноги с сомнением, а потом предложил пойти дальше.

Мне предстояло научиться самым простым приемам — прыжкам, пинкам, ударам кулаком и блокам. Не так уж много для одного дня. Однако вскоре оказалось, что у меня серьезные проблемы; взгляд не достаточно горящий, запястья слишком высоко, а руки слишком низко. Кун-фу — это точная наука, и это относится даже к ее азам. Прыжок вперед у меня получался просто отвратительно, потому что я физически не могла вытянуть ноги, как требовалось.

— Еще! — командовал Шоуянь.

Я прыгала снова.

— Нет! Нога слишком низко. Еще! Все сначала!

Я снова вставала лицом к тренеру, утыкала кулаки в бока и делала лицо посвирепее, таращила глаза, прыгала вперед, ударяя кулаком в пустоту так, словно хотела проломить череп воображаемому противнику и отбросить его куда-нибудь на другой континент.

— Нет! Запястье слишком высоко! Еще раз! — рявкал тренер. — Еще раз! — снова орал он. Снова и снова, и снова.

Если быть до конца честной, то мне уже немного поднадоело. Я торчала в зале целых три часа, но не смогла освоить толком даже первую стойку. Более того, когда моему телу не удалось добиться от тренера ни единого слова похвалы, мозг тоже расслабился, превратившись в кисель. Чем чаще я слышала окрики Шоуяня, тем меньше из его объяснений я помнила. Вскоре я вместо того, чтобы исправить ошибку, повторяла упражнение еще хуже, чем в прошлый раз. Я ставила блок вместо того, чтобы наносить удар, прыгала вперед, когда нужно было отскочить, перевирала все движения, путаясь в собственных руках и ногах. Шоуянь заметно приуныл.

— Давайте передохнем десять минут, — предложила я.

Вздумай обычный ученик диктовать учителю, когда ему отдыхать, он был бы жестоко наказан за подобное нарушение субординации. В школе кун-фу все основано на дисциплине, без этого здесь никуда. Ходит множество легенд о том, как совсем маленьких деток заставляют стоять в причудливых позах с тарелками на голове и избивают, если тарелка упадет, хотя должна признаться: лично я ничего такого не видела. Когда я потребовала устроить перерыв, то Шоуянь удивился, но возражать не стал. Даже он понял, что я — безнадежный случай. Я собиралась пробыть в школе всего один день, так что тратить на меня столько усилий казалось тренеру бессмысленным.

Я присела на скамейку у стены и заговорила с американцем. Он тренировался здесь уже два месяца, а японец, по его словам, хотел стать звездой боевиков. Если верить американцу, то я еще легко отделалась, поскольку он провел первые две недели, занимаясь по четыре часа в день, оттачивая базовую стойку. Мы пришли к выводу, что вся проблема в том, что наши бедные западные мозги просто не приспособлены для подобного механического запоминания. Китайцев чуть ли не с рождения заставляют методично повторять материал, пока от зубов не станет отскакивать, и помалкивать. В нашей культуре детей воспитывают другим образом. Китаец, если ему велят выйти за рамки привычной модели, впадет в панику, а у меня, наоборот, мозг расплавился через два часа однообразных повторений.

А в другом конце зала японец явно делал успехи. Он летал туда-сюда, с силой рассекая воздух, и издавал крики, от которых кровь стыла в жилах. За окном группа детей крутилась на одной ножке, нанося убийственные удары воображаемым противникам. Ученики постарше тягали штанги, а несколько мальчиков лет семи учились боксировать, другие садились на поперечный и продольный шпагат, даже не охнув.

Возможно, дети старались, поскольку понимали, на какие жертвы пришлось пойти родным, чтобы отправить их в престижную школу. Обучение тут, как объяснил Шоуянь, стоило от восьми до десяти тысяч юаней в год. Для большинства китайских семей это огромная сумма. Время здесь равномерно разделено между обычными уроками и занятиями по кун-фу. После окончания школы лучшие ученики могут остаться преподавать, другие идут работать охранниками или полицейскими или же просто возвращаются домой помогать родителям по хозяйству. Мало кто станет новым Брюсом Ли или Джеки Чаном. Даже Шоуянь, которого пригласили работать тренером, не ждал многого от жизни.

— Кун-фу это еще не все, — сказал он, сидя на скамейке и угрюмо глядя на деревянный пол спортзала.

Как выяснилось, мой тренер родился в маленьком городке в провинции Аньхуэй в семи часах езды отсюда, теперь он занимал койку в крошечной комнатке прямо за стеной этого спортзала. Платили мало, но он больше ничего не умел.

Плотно пообедав в местной столовой рисом и овощами, я вернулась в спортзал и стала отрабатывать разнообразные удары ногой ‒ из стороны в сторону, изнутри наружу, а также так называемый удар полумесяцем, а потом мы вернулись к базовым выпадам и ударам. Снова и снова. Снова и снова.

Согласно популярному мифу, Шаолинь дал прибежище не только гибким монахам. Здесь же зародилась еще одна печально знаменитая тайная армия, которая предпочитала более кровавые методы, чем удары кулаком, например, вонзить оппоненту кухонный нож в спину. Триста лет тому назад предки сегодняшних монахов стали первыми китайскими «триадами».

Легенда гласит, что в начале восемнадцатого века монгольские племена восстали против правления династии Цин. Шаолиньские монахи были настоящими экспертами в военном деле, они рвались применить свои знания на практике и предложили императору помощь в усмирении бунтовщиков, и через несколько месяцев, в прямом смысле слова надрав восставшим задницы, вернулись ко двору с победой. Император на радостях предложил им титулы и должности, но монахи отказались, предпочтя привычный монастырский уклад светской жизни. Правда, перед тем, как уехать, монахи умудрились насолить одному из советников императора, и тот, разозлившись, что Сын Неба так обласкал невесть кого (и, скорее всего, завидуя кубикам на их прессе), внушил императору, что монахи представляют угрозу официальной власти, а от должностей они отказались только потому, что планируют свергнуть законного правителя. В итоге советник убедил послать в монастырь войска. Поскольку в бою монахи превосходили императорские войска, то было принято самое простое, но действенное решение — сжечь монастырь дотла.