Путешествие в Ур Халдейский - Давид Шахар Страница 24

Выходя, он увидел, что Берл снова оказался перед лицом грозной войны в образе реб Ицхока с пейсами, вливающимися во всклокоченную бороду. Только закрыв за собою дверь и направившись в сторону кафе «Кувшин», Срулик увидел на оставшейся в его воображении картинке большое сходство между Берлом и реб Ицхоком. Сутулый и костлявый Берл, с лысиной, сверкавшей под стать блеску его глаз, с морщинами на впалых щеках, придававшими тонкой, глубоко прорезанной и длинной линии рта улыбающееся выражение, в то время как сам он кипит от гнева, с приподнятым вверх кончиком подбородка, тянущимся навстречу кончику носа, нависающему над пещерой растерявшего зубы рта, должен был выглядеть в точности как реб Ицхок, если бы отрастил девственные бороду и пейсы, носил бы на голове черную широкополую шляпу поверх белой кипы и облачался бы в лапсердак. И наоборот: если бы реб Ицхок отрезал бороду и пейсы, сбросил бы кипу, шляпу и лапсердак и выставил бы на всеобщее обозрение сквозь тонкую рубашку с закатанными рукавами свое костлявое и жилистое содержимое, то выглядел бы в точности как Берл.

Как только Срулик вышел, его начала одолевать бессильная и едкая злоба на Берла Рабана и на себя самого одновременно. Вместо того чтобы отделываться от него стихом из Писания, Берл должен был сразу сказать ему, где находится Длинный Хаим. Ведь ему дорога каждая минута, дорога со всех точек зрения, и даже непосредственно с денежной, поскольку все время, что он бегает по улицам, Роза сидит возле его матери, и ему придется в конце концов ей заплатить. Всякая задержка в поисках Длинного Хаима задерживала уплату денег Розе, а этот Берл вместо того чтобы поблагодарить за доброту, проявленную к его брату, извиниться за излишние хлопоты, вызванные всем произошедшим, и постараться в меру своих сил исправить положение и достать брата «мин тахат эль-ард», как говорит шофер Дауд ибн Махмуд, когда судья или Орита просят его добыть что-нибудь («достану и доставлю тебе, йа-сиди [32], мин тахат эль-ард» — из-под земли), вместо того чтобы сказать: «Достану и доставлю тебе брата моего, Длинного Хаима, из-под земли», Берл разводит церемонии, начинает с библейских выспренностей: «Разве я сторож брату моему?» — а потом напускает на себя важности и таинственности и мучает Срулика новыми отсрочками и препонами. Он ему назначает встречи в кафе «Кувшин»!

Такие претензии можно было бы ему предъявить, если бы Берл знал, о чем идет речь. Однако совершенно ясно и очевидно, что Берл понятия не имеет ни о чем произошедшем. Он вовсе не знает, что его брат взял ключи от лавки, и не знает также, что ключи нужны Срулику, и вполне вероятно, что он действительно не знает, где находится его брат. А если так, то зачем же он назначил ему встречу в «Кувшине»? Он, конечно, ничего не знает про ключи, но ему, как видно, известно, где находится его брат, и это он не готов раскрыть ему в присутствии реб Ицхока, поскольку за этим что-то кроется. Сие вызвало горькое негодование Срулика на самого себя за то, что он никогда не бывает достаточно быстр и сообразителен относительно тех ситуаций, в которых оказывается, что приводит его к трате времени и к лишним хлопотам. Вместо того чтобы просто врываться в контору и громогласно объявлять о своих целях, он должен был попросить Берла уделить ему минуточку. Не сделав этого, ему следовало, по крайней мере, после того как Берл сказал: «Подожди меня в кафе „Кувшин“. Я зайду туда через полчаса», объяснить, что у него попросту нет времени, и подать знак, чтобы тот вышел с ним в кабинет доктора Ландау, или в комнату старшей сестры, или в какой-нибудь уголок, и на месте получить соответствующий ответ, который, в конце концов, всего-навсего адрес. Адрес Длинного Хаима — и все тут. С этой мыслью Срулик развернулся и заспешил обратно, в сторону клиники, в тот же момент почувствовав всю глупость поспешного возвращения сейчас же в контору Берла. Возвращение и повторное встревание в толпу больных, ждущих своей очереди, и вытаскивание Берла из его конторы в какую-нибудь другую комнату отнимут не меньше времени, чем поход в «Кувшин» и ожидание, а вместе с тем поднимут ненужный шум, который разозлит Берла и, что еще хуже — вызовет гнев доктора Ландау и на него, и на Берла. И вновь Срулик развернулся на каблуках и направился в сторону кафе «Кувшин», истекая потом бессильной злобы на самого себя.

По дороге в «Кувшин», находясь на углу улиц Яффо и Мелисанды и минуя кафе «Гат», Срулик по привычке заглянул внутрь. Ориты там не было, Гавриэля Луриа тоже. Гавриэль теперь занят подготовкой к поездке в Париж. Ведь он записался на курс медицины в Парижский университет и сейчас наверняка читает книгу по анатомии или совершенствует свое знание французского языка. Что делает в этот момент Орита — знать невозможно. В уголке кафе «Гат» сидел себе Булус-эфенди и покуривал кальян с обычной своей безмятежностью, той самой арабской безмятежностью, которая является следствием естественной, а не деятельной жизни, безмятежностью домашнего кота, дремлющего в сытости и безопасности в своем углу. Гордон, начальник полицейского отделения Махане Иегуда, стоял у стойки, показывал хозяину кафе Йосефу Швили снимки собственного изготовления и тоже был погружен в безмятежность и излучал ее. Хотя жизнь англичанина, в отличие от жизни араба, была деятельной и полной приключений (в последние двадцать лет он успел послужить в самых отдаленных уголках империи — от Суэца до Гонконга), но и эта деятельность была размеренной, а не торопливой и суматошной, отягченной муками полной противоречий души. При виде Срулика, остановившегося при входе, Гордон радушно улыбнулся и воскликнул:

— Хэлло, Исраэль, входите! Я угощаю вас виски с содовой, а вы тем временем посмотрите несколько карточек, которые я снял в Вади Кельт и в Иерихоне.

— Большое спасибо. Я бы весьма охотно остался здесь и выпил с вами стаканчик, но я спешу, — сказал Срулик и ощутил тонкое наслаждение, разлившееся в нем при слове «Иерихон», разбавившее привкус горечи и смягчившее жжение злости.

Он подался вперед, различил троих сидевших возле зеркала, тянущегося во всю длину внутренней стены, и добавил:

— В сущности, я с удовольствием посмотрю снимки. У меня есть еще четверть часа до встречи в кафе «Кувшин».

— Отчего же вы не назначите встречу здесь? — спросил Гордон в тот самый момент, когда Срулик подумал, что должен был предложить Берлу встретиться здесь.

— Там, в кафе «Кувшин», — добавил Гордон, — не умеют подавать напитки. У них вообще нет бармена, да и в других кафе они не многого стоят — один другого хуже. Единственный на весь город бармен, заслуживающий этого звания, — это Джозеф.

Иосеф Швили с удовольствием и с сознанием собственной ценности подкрутил усы. Лучшие годы он посвятил науке розлива, воспринятой им от величайшего мастера коктейлей между Персидским и Гонконгским заливами, самого Малютки Джона — главного виночерпия на флагмане британского флота в Индийском океане. Пятнадцать лет бороздил он волны Индийского океана и обучался у Малютки Джона, пока не появился в Иерусалиме и не открыл это кафе. И кто же в этом городе способен потягаться с ним? Все великие мира сего: секретарь правительства, судьи, армейское командование и консулы недаром все они его клиенты. Всякий, кто понимает, что такое «стаканчик», шагу не ступит в любое другое место в этом городе.