И это тоже пройдет - Милена Бускетс Страница 24

– Я хорошо отношусь к Дамиану. Между нами никогда ничего не было. Но ради твоего спокойствия я согласна отныне держать его на расстоянии. Я пальцем к нему не притронусь.

Я встала и взяла ее за плечи, словно пыталась пробудить от страшного сна.

– Элиса, неужели ты и правда веришь, что я способна закрутить любовь с Дамианом? Ну, подумай сама, ведь это же глупо!

– Ну конечно! – возмущенно воскликнула она. – Кому взбредет в голову крутить с ним любовь? Только такой дуре, как я.

– При чем здесь это? Ты же меня знаешь – я никогда не уведу парня у подруги. Тем более вокруг столько мужчин.

Я уже поняла, что мне ее не переубедить.

– Но ты на него вешалась. И целовала в губы.

– Вешаться на мужчину – это совсем другое. Элиса, мы с ним просто друзья. И ничего больше.

– Бланка, это не дружба. Ты с ним кокетничаешь.

– В дружбе всегда есть немного кокетства.

– Ну вот! Наконец-то призналась! Молодец, продолжай в том же духе! – Она выбросила вперед руку, словно давая войску приказ выступить в поход.

– Элиса, давай серьезно. Дамиан не интересует меня как мужчина, он мне просто друг. И вчера он всего лишь прикоснулся губами к моим губам… – Похоже, сегодня мне уже не избавиться от мигрени. – Ну что такое поцелуй в губы? Подумаешь, велика важность! Я целую в губы своих детей. И друзей. И подруг.

– Знаешь, что я тебе скажу, дорогая Бланка? Все это ребячество! Ты носишься с идеей о новом обществе, которое строит наше поколение. В этом обществе все живут в мире и согласии, целуются с кем хотят, сходятся и расходятся на счет раз, рожают детей от разных отцов и так далее. Так вот, это общество может стать реальностью в одном-единственном случае – если всем на всех будет наплевать.

– Мне действительно на всех плевать.

– Потому что ты никого не любишь! Кроме своих детей. Может, еще мать любила. Но вот что я тебе скажу. Мне надоело быть твоим психоаналитиком. Твоя мать умерла. Она была старая и больная. Последние полгода она тебя изрядно помучила, но она прожила прекрасную жизнь, она любила и была любима, она брала от жизни все и всегда делала что хотела. Ты любила ее, и теперь тебе тяжело, ты не знаешь, как жить дальше. Но это не дает тебе права разрушать чужие жизни.

– Я никогда не пыталась разрушить чью-то жизнь. Знаешь, Элиса, в чем твоя проблема? – И, не дав ей времени опомниться, я выпалила: – Ты трусиха. Поэтому ты не пьешь, поэтому не завела детей, поэтому нуждаешься, чтобы рядом был мужчина. Все это от страха. Ты сама себя заперла в клетку и боишься высунуть из нее нос! – Я поняла, что правый висок у меня вот-вот лопнет и из дыры вылетит мозг. Что и положит конец нашему спору.

– Это говоришь мне ты? Богачка, которая живет на ренту! Которая в жизни не переступала порога бесплатной больницы! Которая не ездит в гости в бедные кварталы! А я живу в таком квартале! А в клетке живешь ты! Ты существуешь в выдуманном мире, не имеющем ничего общего с реальным.

– Я не живу на ренту.

– Я уезжаю. Можешь острить сколько твоей душе угодно. Дамиан ждет меня на стоянке.

Она развернулась и пошла прочь, через сад.

– Знаешь что?! – крикнула я, выскочив за ней вслед. – Я целуюсь с кем хочу! И ни перед кем не собираюсь отчитываться! И деньги раздаю кому хочу! Только с поцелуями еще проще – они у каждого есть! Они всех уравнивают. Если бы ты поступала, как я… Если бы все на свете поступали, как я, в мире стало бы меньше порядка, зато в нем было бы лучше жить!

– Прощай, Бланка.

Она ушла.

Я услышала свист. Подняла глаза и увидела Гильема. Он стоял у окна и смотрел на меня с удивлением. Поймав мой взгляд, покрутил пальцем у виска, словно говоря: «Обе вы ненормальные!»

Я с силой захлопнула дверь и разразилась рыданиями.

14

Гильем увел всех на пляж, уговорив отправиться на яхте к маяку. Я осталась дома с Патум. Бродила по комнатам как неприкаянная, то и дело прикладывая ко лбу завернутый в салфетку лед в надежде, что головная боль чуть стихнет. Патум, понимая, что тебя нет, не делала попытки войти в твою спальню и просто сидела под дверью. Время от времени она вставала и принималась обнюхивать каждый уголок – наверное, ловила твой запах. Если пахнет тобой, значит, ты скоро вернешься? Я ловила себя на том, что рассуждаю примерно как она. Что, если съездить куда-нибудь, где мы с тобой были вместе? В Афины, Венецию, Нью-Йорк… Вдруг ты там? Гильем вчера говорил, что, по мнению ветеринара, Патум осталось недолго – хорошо, если протянет до зимы. Она – последняя из своего помета. Ты раздарила щенков своим тогдашним друзьям. Я до сих пор помню смешанный с восторгом ужас, который испытала, глядя, как Нана ходит по дому, оставляя за собой плотные шевелящиеся комочки, – кажется, их было девять. Один умер через пару часов, остальные выжили. Ты велела сколотить большой деревянный ящик, поставила его возле своей кровати и на протяжении нескольких недель ухаживала за малышами. Тебя ничуть не смущало, что в твоей изысканно убранной спальне – малиновый ковер на полу, зеркала, комоды красного дерева и портреты пышнотелых дам на стенах – поселился неубиваемый запах собачьего питомника. Ты следила, чтобы самые прожорливые не отнимали еду у самых слабых, и давала Нане, их матери, отдохнуть. По тому, как ты возилась с ними, легко было догадаться, какой ты была в детстве. Мне такие девочки нравятся.

Патум смотрела на меня с тоской. Она любит меня необъяснимой беззаветной любовью. Наверное, настоящая любовь только такой – незаслуженной – и бывает. Но сейчас Патум – собака Гильема. Наверное, это правильно. В конце концов, это он дал ей имя и купил для нее все необходимое. Интересно: люди тоже принадлежат тем, кто дает им имена? Боюсь, когда она умрет, вместе с ней умрет еще одна часть моей жизни. Иногда мне чудится, что умершие близкие дышат мне в затылок, и это дыхание, насыщенное любовью и гордостью за меня, не дает мне стоять на месте, заставляет шевелиться. В другие минуты меня охватывает ощущение, что и позади, и впереди меня – пропасть. Мне вспомнился Рей – свергнутый король в побитой временем белой мантии; он тоже остался без хозяина.

Наконец вернулись дети. Поездка к маяку их вымотала, но они счастливы. Кожа Эдгара бронзовеет с каждым днем, у Нико на лице высыпает все больше веснушек. Я представила, сколько сердец они разобьют, когда вырастут, сколько раз сами будут страдать от разбитого сердца, и, как злая колдунья из сказки, не смогла сдержать улыбки. Сколько душевных травм им предстоит пережить! Доверчивые, ранимые, страстные, чистые, они обречены на жестокие игры судьбы, хотя пока об этом даже не подозревают! Я извинилась, объяснила, что не в состоянии сидеть со всеми за столом, и ушла к себе, надеясь, что темнота поможет мне заснуть и справиться с мигренью. Я слышала доносившиеся снизу громкие голоса и смех. Ко мне в спальню поднялась София, поинтересовалась, не нужно ли мне чего, и смочила мне лоб лимонным одеколоном. Чуть позже заглянул Гильем.