Журавлик по небу летит - Ирина Кисельгоф Страница 25

И это ваше дело – добиваться взаимности. Может, тогда будет смысл вас удержать?

Зазвонил телефон, я машинально взяла трубку.

– Приезжай ко мне, – мрачно сказала Бухарина. – У меня снова депрессия.

– А у меня депрессий не бывает! – крикнула я. – Я и слова такого не слышала!

– Тем более приезжай. Я тоже хочу оглохнуть.

Я наскоро оделась и поехала к Бухариной. Обед не готов? Готовьте сами!

– Мне нужен Сталин! – злобно сказала Бухарина, разливая водку.

– Зачем? – Я захрустела огурцом.

– Капнула бы куда надо, и Троцкий в лагерях! Всегда найдется, чем прищучить. И была бы не Савельева, а десять лет счастья в клеточку!

– А если бы он капнул раньше? Тебе несчастье в клеточку?

– Успела бы! – демонически улыбнулась Бухарина.

– Вряд ли, – не согласилась я.

– Это еще почему?

– Троцкий узнал, что изменяет тебе, значительно раньше, чем об этом узнала ты.

– Спасибо! – оскорбилась Бухарина. – А я надеялась оглохнуть.

– Выпьем?

– Давай!

Мы выпили бутылку водки, а я не опьянела. Поехала домой затемно. Пришла, мой муж стоял в прихожей.

– Где ты была?

– Который час? – спросила я.

– Ты напилась?

– Давно ты дома?

– Ты у кого была?

– А Мишка ел?

– Хватит отвечать вопросом на вопрос! Ты где была? – повысил он голос.

– Ты что, ревнуешь? – закричала я.

– Вы че? – Из кухни вышел Мишка.

– Ниче! – сказали хором мы.

Я не могла уснуть, в моей крови бродила водка, перемешанная с моей жизнью. Мой муж мог меня ревновать, а мог и не ревновать. Или делал это по привычке. Я вспомнила, как Сергей подрался с другом только потому, что тот сидел рядом со мной за столом и ухаживал, как все нормальные люди. Подливал вино, подкладывал закуску и шутил. А я чуть-чуть смеялась. Он пригласил меня потанцевать, я согласилась. Что здесь такого? Ну и что, что он шептал мне на ухо? Я даже слов не помню, я помню только тему – мои глаза и губы. Но ты же этого не слышал. Чего взбесился так?.. А я чего бешусь?

Я вздохнула и закрыла глаза. Надо спать. Утро, как говорится, вечеру не пара. А мы все еще пара? Я прислушалась и впервые в жизни пожалела, что мой муж не храпит. Я абсолютно не понимала, что творится с моим мужем. Зато я наконец-то поняла, зачем людям так нужен Сталин.

День начался ужасно, к вечеру лучше не стало. Меня мучили похмелье и моя жизнь. Я думала, что Сергей не очень счастлив. В последнее время он сам не свой. То хмурый и пасмурный, то радостный и даже… виноватый. Я не придала этому особого значения. Только раз мелькнула мысль, что у него могут быть проблемы на работе. Хотела спросить и забыла. Привыкла к равномерному «все хорошо» и разучилась различать оттенки. И вдруг меня зацепила фраза – «выходит, я искал золото совсем не там». Даже не фраза, а тон, с которым она была сказана. Тон стал спусковым крючком, чтобы пытаться вспомнить оттенки. Уже тогда мне пришло в голову, не мог ли он увлечься нашей соседкой? Праздник был испорчен, я украдкой наблюдала за ними, и мне было стыдно и страшно. Вдруг я права? Я наблюдала, все казалось знакомым и привычным. Она – красивая и милая, он – уставший, но прежний. Ей – все равно, можно понять без труда, ему – не знаю.

В комнату вошел Сергей, я бросила на него мимолетный взгляд, боясь встретиться глазами. Я стала стесняться собственного мужа, и мне это не нравилось. Более того, я была напугана и не знала, чего мне бояться. Такого со мной не случалось.

– О чем думаем? – спросил Сергей, усаживаясь рядом со мной на диван.

– Ни о чем.

– У тебя волосы все еще шашлыком пахнут. – Он коснулся моих волос, я невольно отстранилась.

– Это неприятно?

– Нет, – он засмеялся. – Вспомнил, как сплавлялись на плотах. Ты пожарила рыбу с чешуей. Мы были такие голодные, что съели вместе с чешуей за здорово живешь, а ты распустила нюни.

– Меня засмеяли.

– И меня. Поздравили с удачной женитьбой!

– А она оказалась удачной? – вдруг спросила я.

– Что ты имеешь в виду? – Он испугался, я ясно это поняла.

– Что я имею? – Я бросилась в омут, очертя голову. – Тебе нравится Ольга?

Я ждала, он молчал. И мне действительно стало страшно. Я смотрела на стенные часы, их секундная стрелка с каждым шагом казалась все тяжелее и тяжелее. И на сердце все тяжелее и тяжелее.

– Да, – после паузы ответил он.

Я вздрогнула оттого, что ответа уже не ждала. Или, может, испугалась потому, что ждала… Вернее, надеялась на другой ответ.

– Но люблю я тебя. – Он притянул меня к себе и сказал, глядя в глаза: – Это разные вещи. Понимаешь?

– Нет.

– Бестолочь! – засмеялся он. – С чего тебе это в голову пришло?

– Из-за твоего тона и паузы, – серьезно сказала я. – Ты думал перед тем, как мне ответить. Знаешь, что это значит? Ты не уверен, нравлюсь я тебе или ты любишь меня.

– Ну почему ты так решила?

– Потому, что тебе пятый десяток, а врать ты так и не научился. Зачем отвечать правдой на вопрос, когда не хочется правды? Здесь же не американский фильм! Зачем переносить глупости в реальную жизнь? Чем больше горькой правды, тем хуже и горше! Обоим! Ну зачем ты не соврал, что она тебе не нравится, если ты любишь меня? Зачем, скажи мне? Зачем?!

– Затем, что мне нравится и она, и Бухарина. И мое «нравится» равно средней температуре по больнице. Ни больше и ни меньше. Ты задала провокационный вопрос, хотела ты этого или нет. Как отвечать на такой вопрос? Любой мой ответ мог для тебя оказаться с подтекстом. Разве не понятно?

– Хочешь сказать, что я виновата? – спросила я, и мой голос сорвался.

– Прости! – Он прижал меня к себе крепко-крепко, крепче не бывает. – Я дурак на пятом десятке лет. Я просто не подумал. Для меня не важно, нравится она мне или нет. Для меня важно, чтобы ты улыбалась. Веришь?

– Бестолочь! – в сердцах воскликнула я.

– Не повезло тебе.

– Не повезло. – Я потерлась головой о его грудь. – Обещай мне…

– Что?

– Обещай, если я… – я собралась с духом и торопливо сказала, – начну тебе нравиться, ты мне обязательно скажешь. Обещаешь?

– Нет.

– Почему? – Я опять испугалась.

– Не скажу, потому что… – он помолчал. – Этого никогда не будет. Слышишь? Никогда!

– Правда? – У меня на глаза набежали слезы.

– Правда. – Он улыбнулся и вздохнул. – Эх, Людмила, сердцу мила. Как мне без тебя? Никак.