Звук моего голоса - Рон Батлин Страница 25

— Я ничего такого не хотел, Стэн, честно. Правда не хотел.

Ты уходишь очень быстро и не слышишь ответ бригадира.

На полпути к стоянке ты несколько минут смотришь на главное здание, пытаясь понять, которое из окон твое. Какому-то водителю приходится дать сигнал, чтобы ты освободил дорогу. Потом ты идешь дальше. Проходишь через стеклянные двери, заходишь в лифт, три этажа до офиса, где поворачиваешь свое кресло так, чтобы смотреть на океан, протягиваешь руку в тумбу стола за полной на три четверти бутылкой бренди и надеваешь наушники. «Торжественная месса» Бетховена.

Вторая сторона: нисходящее соло скрипичной интродукции к «Бенедикту» наполняет все твое существо. Прогулка по вечернему воздуху после ужина, подумал ты. Да, Мэри вполне может предложить прогуляться по вечерней прохладе. Не очень далеко — до парка и обратно. Самое большее — пятнадцать минут, после чего вы вернетесь домой, чтобы провести остаток вечера вместе.

Разговоры, музыка, чтение, телевизор, да что угодно.

«Бенедикт» становился громче. Вкус бренди, уверенность, которую оно придает; потом скрип спинки директорского кресла, когда ты с трудом поднялся на ноги.

Пятнадцатиминутная прогулка, глоток свежего воздуха, взгляд на ночное небо перед тем, как…

В последнюю минуту ты устоял, прислонившись к небольшой полке рядом со шкафом с папками.

Небольшая пауза, и тут полка не выдерживает твоего веса.

Ощущение падения.

Ты хватаешься за книги и папки на полке, потом за бумаги, сложенные на ней.

Ты хватаешься за верх металлического шкафа, за металлические ручки, за мягкий голубой ковер, на котором ты теперь уже лежишь.

Падаешь в тишину, которая давит на тебя все сильнее и сильнее. Входит в тебя, в твои закрывающиеся глаза, в твой рот, полный слюны.

Тишина. Шуршание пленки. Время идти домой. Освежающая сиеста, а теперь пора домой. Водрузить на место кассету, книги, папки и бумаги. Уборка в конце рабочего дня. Четыре сорок пять. Время каталогизировать бренди и стакан. Выглянуть из окна, поправить галстук и отряхнуть пыль с костюма. Домой. К Мэри. «Наказания» сегодня у ее матери. Только вы вдвоем. Весь вечер.

Тогда будет ужин-сюрприз. Приготовленный тобой. Все — твоей работы. Вы да пара бутылок «корбье» для равновесия. Или «божоле».

Пальто, стеклянный холл, «до свидания», лифт, растения в кадках, низкие столики, стеклянные двери, переулок, станция.

Где белый цвет на мгновение мелькает перед въезжающим на станцию поездом.

Шесть остановок. Пешком. Винная лавка, мясная, булочная, зеленщик, входная дверь, ключ и — входим.

Закончен бисквитный день, ты возвращаешься домой, думая, какого черта? Ужин. Но вначале первостепенные вещи: поставить ритмичный квартет Гайдна, довести до комнатной температуры вино, наточить овощной нож под опус 33. Мэри скоро будет дома — перейдем на повышенную передачу.

Ты наслаждаешься темпом «ларго» и протягиваешь руку за смесью трав, когда неожиданно начинает идти снег. Ты вновь выпрямляешься, вытягиваешь руку, и, конечно, на ладони ненадолго остаются несколько кристалликов. Ты пробуешь их на вкус. Настоящие. Тают у тебя на ладони.

Рондо уже заканчивается, когда раздается звонок. Еще раз. Это Мэри.

— Ключ в замке, — заявляет она.

Ты говоришь ей, что она великолепно выглядит, особенно с волосами, зачесанными назад, так необычно.

— Парикмахер? — спрашиваешь ты.

— Ты оставил ключ в замке, — настаивает она.

— Сюрприз. Ужин — сюрприз, — объявляешь ты. И улыбаешься.

— Но?.. — Она удивлена. Ты улыбаешься.

— Нам нужны не объяснения, а вино. Ты подаешь ей бокал.

— И музыка.

Ты переворачиваешь пластинку и поднимаешь бокал за сюрпризы. Затем за ужин-сюрприз.

Берешь ее бокал и ставишь его на сервант.

Твоя левая рука — в ее правой, и ты ведешь в танце — оживленном аллегро.

Она выключает газ. Хочет помочь? Отлично. Легкий поцелуй в губы. Тебе надо переодеться во что-то более удобное, поэтому ты предлагаешь ей еще бокал и помешиваешь в кастрюлях с готовящимся ужином.

Ты улыбаешься.

Вверх по лестнице — по три ступеньки зараз. Мощный всплеск мессы си-минор — «Славься», — чтобы лучше приготовиться. Снять дневной костюм, в ванную — побриться и ополоснуться. И в заключение — шлейф одеколона и непринужденная вечерняя одежда.

Только сначала ты делаешь погромче Баха, чтобы ему можно было подпевать.

Со всеми этими бисквитами на работе так хорошо вернуться домой. «Наказаний» нет, Мэри внизу, ужин готовится, Бах. Тебя заполняют ощущения мыла, жары, стали, пластика, пастельных цветов, мелькание света и твое собственное отражение.

То, что осталось от комнаты, переполняют звуки хора, солистов и оркестра. Достаточно?

Осталось выбрать галстук; ты красиво завязываешь узел. Аккуратно опускаешь воротник. Проводишь рукой по гладкой щеке. Делаешь мессу громче. Громче. Выбираешь пару запонок и…

— Ты оглох? — спрашивает стоящая рядом женщина с очень яркой помадой на губах. Это Мэри. — Я кричу целую вечность. Тебе звонят.

— Да, слегка громковато, — соглашаешься ты.

Ты делаешь звук тише, проходя мимо и — в пустоту, оставшуюся после ушедшего звука, ты ведешь за собой эту девушку с длинными черными волосами.

— Мэри, — начинаешь ты.

— Скорее, тебя ждут — по телефону.

И когда ты поворачиваешься, снова начинает падать снег. Уже не одинокие снежинки, нет, теперь все вокруг тебя стало цвета белизны.

Спотыкаясь и хватаясь за перила, ты спускаешься из спальни в холл. Стоит немалых усилий раз за разом поднимать и опускать ноги. Чувствовать каждую отдельную ступеньку, пока ты спускаешься, шаг за шагом, туда, в густо падающий снег. В сгущающуюся тишину.

Наконец ты достиг последнего пролета: ты должен спасти себя, ставить на ступеньку только одну ногу за один раз, стараться не ходить все большими и большими кругами. Твой тезка, ты почти засмеялся вслух, уже обогнул земной шар. Ты должен через силу двигаться вперед, вытянув перед собой руки. Если бренди не идет к одинокому путнику, тогда одинокий путник… Ты почти смеешься вслух.

Одна минута восьмого, сквозь занавески проникает солнце. Прекрасный летний день. Сияющая зеленая лужайка. Красные, желтые и розовые цветы.

Ты одеваешься: белье, носки, рубашка, жилет, брюки, пиджак и очень блестящие туфли.

В зеркале — мужчина на четвертом десятке, если только тебе не кажется, вполне соответствующий твоему весу в пересчете на бисквиты. Ты повязываешь галстук, приглаживаешь волосы и выходишь, закрыв за собой дверь. На полпути останавливаешься и возвращаешься, чтобы приоткрыть дверь спальни. Скоро ты позовешь Мэри на завтрак, поэтому нет нужды напрягать голосовые связки.