Хроника царствования Николя I - Патрик Рамбо Страница 25

Итак, мсье де Ла Порт сам нажил себе состояние, а если ко всему прочему прибавить его несомненную популярность, ясно, что все это лишь усугубило Государеву благосклонность к нему. Наш Жизнерадостный Венценосец и спортивный делец повстречались летом в одном из кабачков Аркашона за четыре года до коронации. Наш Будущий Повелитель в то время только готовился к ней, а там проводил короткий отпуск. Один из его стражников, ярый болельщик, приметил мсье де Ла Порта у стойки за стаканчиком аперитива, и Принц-претендент подошел к нему познакомиться, произнеся обычные в таких случаях слова. В то же мгновение завязалась дружба, основанная на взаимном интересе и обоюдной заинтересованности. Его Величество и мсье де Ла Порт свиделись вновь на следующий же день за завтраком, вместе пробежались до дюны Де Пила, а затем встречались снова и снова. Их роднила способность, беседуя, придерживаться только первого лица единственного числа, решительным тоном начиная каждую фразу с «А вот я, я…» Они льстили друг другу. Мсье де Ла Порт утверждал, что Принц его поражает, а тот замечал, что мсье де Ла Порт — настоящий вожак, раз ему удалось чуток укротив, приручить самых свирепых членов команды, и что он наделен редкостным аналитическим умом; тут зашла речь о портфеле министра по делам спорта, и, едва короновавшись, Наш Монарх заговорил об этом снова, однако мсье де Ла Порту прежде надлежало выиграть состязания за мировой кубок по регби, чтобы упрочить свою значимость и выглядеть всепобедительным. А стало быть, требовалось подождать и сохранить министерское кресло тепленьким.

Осенью Наш Духоподъемный Предводитель увлек часть придворных на стадионы, чтобы рукоплескать и ободрять игроков мсье де Ла Порта. Сам он присутствовал на всех соревнованиях, и фотоглаз часто ловил его лицо в те мгновения, когда наши игроки зарабатывали очки. Он распорядился, чтобы прожекторы разместили даже в раздевалках, взмыленные спортсмены от этого совсем ополоумели. Он вытребовал массу билетов для почетных гостей, чтобы рассадить на трибуне своих многочисленных придворных, к финалу каждой встречи не слишком пристойно бросавшихся на осаду бесплатного буфета, что действовало на игроков деморализующе: те никак не могли привыкнуть к фотовспышкам не по делу и к великосветским взбрыкам. Но тем хуже для них: Его Величество жаждал рокота фанфар! Ему было ведомо, что спортивные победы подстегивают экономику, четыреста тысяч туристов способствуют росту гостиничной прибыли, доходов пивоваров, торговцев сувенирами, транспортников и владельцев бутиков с дорогими безделками. Мсье де Ла Порт поднимет цифры доходов, следовательно, высоко подскочит также энтузиазм держателей денег. К полуфиналу, до которого мы дошли, уже насчитывалось два миллиона зрителей и восемнадцать миллионов телезрителей, то есть двадцать миллионов потребителей, но затем англичане нас здорово потрепали, хотя, если послушать мсье де Ла Порта, им до жалости не хватало стиля. В тот день Его Величество не позволил запечатлеть на кино- и фотопленке свою скорбь и умчался с придворной свитой на пятнадцати лимузинах, чтобы, запершись за семью замками в итальянском ресторанчике одного из богатых кварталов, без помех попеть там с мсье Джонни Холлидеем.

Теперь Его Величество не мог без гнева вспомнить о дурацкой стратегии мсье де Ла Порта, обвинял его в бессмысленных тратах, разорительных для страны, а к желанному кубку не приведших; впрочем, это не помешало тому самому мсье де Ла Порту войти в правительство герцога де Сабле, имея под мышкой черную папку для документов, полагающуюся помощникам министров, а на груди у позументов — целый набор колокольцев, прицепленных туда налоговыми инспекторами, мечтавшими набить из него чучело. Несмотря на поражение и фискальные неурядицы, грозившие перерасти в судебные преследования, мсье де Ла Порт, который на поле для игры, презрев элегантность и скорость, культивировал глухую защиту, в делах предпочитал атаку, изображал сорвиголову, грубо одергивая чересчур любопытных и всем своим видом давая понять, что ничего не боится. «Его Величество мне благоволит, — говорил он, — так каких же напастей опасаться? Наш Спортивный Лидер крепко держит в руках Полицию и Правосудие, он не позволит обеспокоить своего вернейшего друга». При всем том мало-помалу славословия в его адрес иссякали, и, когда он все же решился лично присутствовать на финальном матче за кубок, коего нас всех лишил, покровительство Монарха не помогло: болельщики его освистали.

В этом сезоне свист входил в моду.

Вот и баронессе д’Ати пришлось проглотить горькую пилюлю: она натолкнулась на глумливое недовольство, когда представила выработанные во Дворце меры судейским, объединившимся в профсоюзы; все эти законники обоего пола — и те, у кого на шее красовались шарфики, и те, чьи выи стягивали галстуки в горошек, — не могли смириться, что Наш Абсолютный Повелитель сравнил их с безвкусными консервированными овощами. Баронесса действовала им на нервы. Сухо и властно сместив прокурора в Ажане, она призвала на его место вице-прокурора из Нанси, изъявившего к тому услужливую готовность, и дала всем понять, что отныне Правосудие будет вершиться от имени Его Величества, а не суверенного народа. С тех пор каждая ее оплошность вызывала взрывы хохота, любая расплывчатая реформа освистывалась. Привычка быть всегда угодной Монарху, принимать от него знаки отличия и благорасположения, внимать его указаниям и светиться в золотистом сиянии элитарных вечеров либо на множестве льстивых газетных фотопортретах наполняла жизнь баронессы мерцающим блеском, но источником света тут служило тщеславие, оно одно. Эту женщину небеса предназначили быть церемониймейстером на жизненном балу, иными способностями не одарив, — так, по крайней мере, пошептывали на ушко друг другу в дворцовых передних, где толпились завистники.

Меж тем судейский люд сопротивлялся, не желая терять свои прежние позиции. Баронесса пустилась наскоро объезжать провинции, чтобы пригасить и раздробить протестное движение, не позволить ему распухать дальше и хлынуть потом на улицы столицы, но и там она собрала изрядный урожай обидных прибауток, сопровождаемых свистом. Шинон, Отён, Вандом, Кламси, Сансер, Вьерзон — она намеревалась закрыть две трети судов низшей инстанции, занимавшихся разбирательством повседневных конфликтов на местах. Во имя обновления этим судам предстояло разделить судьбу местных комиссариатов заодно с близлежащими торговыми точками, как ни скорбели по этому поводу судьи, адвокаты, мэры, депутаты, жители этих пустынь будущего, где правосудие оказывалось недостаточно рентабельным. Некоторые обвиняли в таких удручающих мерах именно баронессу: дескать, она штамповала законы, идя на поводу у газетной хроники, руководствуясь не анализом, а поверхностными впечатлениями, слишком поспешно потакая общественному мнению, взвинченному слухами об отвратительных злодействах. Вспоминали по этому случаю гангстерскую ленту «Ярость» Фрица Ланга, где озверевшая толпа собирается повесить невинного, потому что он выглядит подозрительно.

Когда стали известны первые результаты применения закона о рецидивах, принятого Парламентом в августе, все впали в ступор; почудилось, что нас возвращают в нездоровый мир, описанный во время оно мсье Золя и мсье Гюго: туда, где незадачливый воришка, попавшись вторично, отправлялся прямехонько на каторгу. Над нами нависла тень Жана Вальжана, она встала большой черной тучей, затмившей Правосудие, удаляя его от всего разумного и полезного. Газетная хроника приводила примеры: вот молодой парень сломал автомат с содовой водой — не от жажды, а потому, что ему захотелось отверткой вывернуть шурупы и забрать мелочь. Охранники его застукали и передали в полицию. Но тут выяснилось, что это не первый его проступок. Год назад его схватили за руку в супермаркете, когда он пытался умыкнуть коробочку клубники. Последовало наказание, как выражались в судейских кругах, «не выше плинтуса»: он схлопотал два года тюрьмы. Другой обормот за два грамма конопли сподобился уже четырех лет, получив не меньший срок, чем наркожучило, взятый за сбыт трех тонн героина. Все видели, какую сумятицу внес этот закон, вслепую выстреливающий в пропащего мальца и в матерого блатнягу. Подобная порочная система уже показала себя в США и Канаде, где эксперты изучили эту проблему и пришли к заключению, что такие меры лишь увеличивали преступность, так как в переполненных тюрьмах мелкие правонарушители набирались опыта и становились зрелыми уголовниками, исполненными ненависти ко всему свету.