Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф Страница 25

Ростом около метра восьмидесяти, Ибрагим Абу Салем походил на сказочного героя. Из-за огромного живота — доказательства его любви к чревоугодию — дядя производил впечатление веселого и добродушного гурмана. Но меня не проведешь. Я знал, что дядя Ибрагим — жалкий, самовлюбленный человек, лжец и лицемер — полная противоположность отцу.

И все же в стенах «Мегиддо» к нему относились, как к королю. Все заключенные — независимо от того, к какой группировке они принадлежали, — уважали дядю за его возраст, его педагогические способности, работу в университетах, политические и научные достижения. Обычно лидеры пытались извлечь пользу из таких визитов и просили его прочитать лекцию.

Все любили слушать выступления дяди Ибрагима. В эти моменты он напоминал не лектора, а, скорее, актера. Он любил смешить людей, рассказывал об исламе очень доступно и просто, чтобы любой человек мог понять его.

В тот день, однако, никто не смеялся. Все сидели тихо, с широко раскрытыми глазами, и слушали, как Ибрагим страстно говорит об изменниках, которые обманули и предали свои семьи и стали врагами палестинского народа. По манере его речи мне показалось, будто он говорит мне: «Если ты что-то скрываешь, Мосаб, лучше расскажи об этом сейчас».

Конечно, я ничего не рассказал. Даже если бы Ибрагим подозревал меня в сотрудничестве с Шин Бет, он не отважился бы заявить это прямо в лицо сыну шейха Хасана Юсефа.

— Если тебе понадобиться что-нибудь, — сказал он перед уходом, — дай мне знать. Я похлопочу, чтобы тебя поселили поближе ко мне.

Стояло лето 1996 года. Хотя мне было только восемнадцать, я чувствовал себя так, будто за эти месяцы прожил несколько жизней. Через пару недель после визита дяди надзиратель зашел в комнату девять и выкрикнул: «Восемьсот двадцать три!» Я поднял голову, удивленный тем, что услышал свой номер. Затем он назвал еще три или четыре номера и велел нам собирать вещи.

Когда мы ступили из камеры в пустыню, жара обожгла меня, как дыхание дракона, и на мгновение закружилась голова. Перед нами простирались бескрайние верхушки огромных коричневых палаток. Мы прошли мимо первой секции, второй, третьей. Сотни заключенных сбежались к высокому забору из металлической сетки посмотреть на новичков. Мы подошли к секции пять, ворота качнулись, открываясь. Нас окружила толпа человек из пятидесяти, все обнимали нас и пожимали руки.

Потом нас провели в палатку администрации и снова спросили, к какой группировке мы принадлежим. Я отправился в палатку ХАМАС, где меня встретил эмир и пожал руку.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Рад тебя видеть. Мы гордимся тобой. Твоя койка скоро будет готова, позже ты получишь полотенца и необходимые мелочи.

Каждая секция тюрьмы состояла из двенадцати палаток. В каждой палатке стояло двенадцать кроватей и двенадцать ящиков для личных вещей. Максимальная вместимость секции — двести сорок человек. Прямоугольная территория обнесена забором с колючей проволокой. Секция пять разделялась на четыре части. Стена, сверху защищенная колючей проволокой, делила секцию с севера на юг, а низкий забор — с востока на запад.

В квадратах один и два (верхний правый и левый) стояли по три палатки ХАМАС. В квадрате три (нижний правый) — всего четыре палатки: ХАМАС, ФАТХ и одна общая для ДФОП/НФОП и «Исламского джихада». В квадрате четыре (нижнем левом) находились две палатки, одна для членов ФАТХ и одна для ДФОП/НФОП.

В квадрате четыре также имелись кухня, туалеты, душевые и зона для надзирателя и работников кухни, а также чаши для вуду. Мы строились на молитву на открытой площадке в квадрате два. И, конечно, на каждом углу стояли сторожевые вышки. Главные ворота, ведущие в пятую секцию, располагались между квадратом три и квадратом четыре.

Еще одна деталь: в заборе, проходящем по квадрату с запада на восток, были ворота, соединяющие первый и третий, второй и четвертый квадраты. Ворота были открыты почти весь день, кроме момента переклички. Потом их закрывали, и администрация на это время могла изолировать половину секции.

Меня поселили в палатке ХАМАС в верхнем углу первого квадрата на третьей койке справа. После первой переклички мы уселись в кружок и приступили к неспешной беседе, когда вдруг где-то вдалеке раздался крик: «Bareed ya mujahideen! Bareed!» [«Почта от борцов за свободу! Почта!»].

Это в соседней секции кричал агент крыла безопасности ХАМАС внутри тюрьмы, заставив всех поднять головы. Эти агенты перекидывали шарики с записками из одной секции в другую. (Их название — sawa’ed — произошло от арабских слов, означающих «протянутые руки».)

На этот крик из палаток выбежали два парня, вытянули руки перед собой, всматриваясь в небо. Будто по сигналу, в их протянутые руки упал шарик — казалось бы, ниоткуда. Таким образом лидеры ХАМАС из нашей секции получали зашифрованные приказы или информацию из других секций. Этот способ коммуникации активно использовали в тюрьме все палестинские группировки. Каждая имела свое собственное кодовое имя, поэтому когда выкрикивалось предупреждение, соответствующие «ловцы» знали, что им нужно бежать в зону приема.

Шарики делались из хлеба, размоченного водой. Из теста лепили шар размером с мяч для софтбола, внутрь клали сообщение, шар высушивали, и он становился твердым. Естественно, на должность «почтальона» выбирались только самые лучшие подающие и принимающие.

Но зрелище закончилось, едва начавшись. Пришло время обеда.

После долгого заточения в подземелье вид неба дарил особую радость. Мне казалось, будто я сто лет не видел звезд. Они были прекрасны, несмотря на огромные лагерные прожекторы, которые приглушали их яркость. Однако появление звезд на небе означало, что пора возвращаться в палатки и готовиться к вечерней перекличке и отбою. И именно в это время кое-что происходившее меня смущало.

Заключенные распределялись по палаткам в соответствии с порядковыми номерами. Мой номер был «823». Это означало, что я должен был находиться в палатке ХАМАС в квадрате три. Но там не было мест, поэтому меня поселили в угловую палатку квадрата номер один.

Когда приходило время переклички, я должен был стоять на соответствующем месте в третьем квадрате. Таким образом охраннику, когда он проверял всех по своему списку, не нужно было вспоминать обо всех перемещениях, которые приходилось совершать, чтобы сохранить установленный порядок.

Каждое действие во время переклички было выверено.

Двадцать пять солдат с М-16 наизготовку заходили в квадрат один и двигались от палатки к палатке. Мы стояли лицом к тенту, спиной к солдатам. Никто не осмеливается пошевельнуться из страха быть пристреленным на месте. Закончив проверку, солдаты направляются во второй квадрат. Потом они закрывали все ворота в заборе, чтобы никто из первого или второго квадрата не мог проскользнуть в третий или четвертый квадраты для прикрытия отсутствующего заключенного.

Уже в первый свой вечер в секции пять я заметил, что здесь происходило нечто странное. Когда я впервые занял свое место в квадрате три, рядом со мной стоял заключенный очень болезненного вида. Он выглядел ужасно, почти мертвец. Его голова была обрита, он был крайне изможден и никогда не смотрел в глаза. Мне было любопытно: кто этот парень и что с ним произошло?