Зло - Ян Гийу Страница 25

«Но, даже если ты победишь, новые третьеклассники всё равно будут забирать тебя туда раз за разом, пока не победят. И чем больше их ты побьёшь к тому моменту, тем хуже будет для тебя, когда ты проиграешь».

«Ты не так глуп, Пьер. Хоть и знаешь так мало о драках, всё равно понимаешь суть. Потому что ты умён».

«Ты тоже умён, но всё равно лезешь в драку».

«А что я должен делать по-твоему? Как поступил бы ты сам на моём месте?»

«Я пошёл бы туда и проиграл. И меня осмеяли бы. И, надо надеяться, отстали бы потом. Они не берут парня в квадрат дважды».

«Наверное, ты прав. Но где гарантия, что они отстанут? Если я проиграю, буду выглядеть чёрт знает как, и не хуже того. Одно скажу наверняка: выползать оттуда не стану. Это уж точно. Но в случае победы туда они больше никогда меня не затащат».

«В это я не верю. Они всё равно захотят взять реванш…»

«Как знать? Я попробую отделать их так, что публику потянет блевать. Но только если смогу победить. Если я проиграю, им придётся бить меня, пока я не потеряю способность двигаться. А что касается боли… Тут одно дело — чисто физическое страдание. Но второе — страх. Об этом я знаю больше, чем парни, с которыми мне предстоит драться. Это единственное, что я могу сказать о них с полной уверенностью».

«Ты с ума сошёл, Эрик, как ты додумался до такого?»

«В квадрате, Пьер! В вашем чёртовом квадрате, куда, по твоим словам, пришлось бы идти даже тебе. Речь ведь сейчас только о насилии. Там не до болтовни, не до отличных отметок по трём-четырём предметам».

«Но это же гадко в любом случае. Я надеюсь, что у тебя всё пройдёт хорошо».

«Я хотел бы, чтобы ты пришёл посмотреть, Пьер».

«Я не хочу этого».

«Потому что ты боишься, что я проиграю?»

«Честно говоря, да».

«Я, возможно, проиграю, Пьер, но я хочу в любом случае, чтобы ты пришёл. Потому что должен быть, по крайней мере, один-единственный дьявол, который за меня. Ты понимаешь?»

«Нет, я за тебя. Но не хочу видеть этого».

«Ты мой единственный друг. Ты, пожалуй, тот единственный во всей школе, кто хочет моей победы. Пообещай мне, что придёшь».

«Я обещаю».

«Честное слово?»

«Честное слово».

«Мы увидимся там через четверть часа. Я пройдусь немного, чтобы сконцентрироваться. Пока».

«Пока, Эрик. И удачи тебе».

Он пробежался трусцой по гравиевой дороге, ведущей в направлении нескольких мелких городков и далее в Стокгольм. Останавливался время от времени и растягивался, задирая руки над головой, а потом опустив их к земле. Сделал серию прыжков с полуоборотом и несколько раз высоко поднял колени. Осталось семь минут.

Как получилось, что он вернулся к тому, от чего совсем недавно ушёл, надеясь, что навсегда? Где он сделал ошибку? Мог ли он найти другой путь? Стать таким, как Пьер, и войти в квадрат только для того, чтобы проиграть как можно быстрее? И бегать потом по заданиям четырёхклассников, тщательно избегая ссор? Сейчас всё пошло прахом, по крайней мере, все его миролюбивые планы. Потому что ему предстояло драться. И не в пол или четверть силы, не дать или получить пощёчину и сразу выбросить всё из головы. Драться следовало во всю мощь, а у него даже не было злости. И не в каком-то кошмаре, а наяву. Он чувствовал, как сердце стучит, и наполнял лёгкие воздухом, и сжимал руки в кулаки, сильнее обычного, и держал их перед глазами, и тряс ими, и видел, что это не сон. Его ждал квадрат, и никаких обходных путей. Ведь для него существовала только одна школа, только Щернсберг. И у него остался единственный выход — сражаться за свою школу. И не только ради себя самого, а ради всех остальных униженных и угнетённых. Потому что насилие и произвол не должны побеждать вечно. Им требовалось дать отпор, хотя бы в виде исключения. Чтобы они отстали от него раз и навсегда. И он, пожалуй, мог победить и тем самым сослужить службу всем ученикам реальной школы. Решено: он идет в квадрат не просто для того, чтобы продемонстрировать свою стойкость перед ударами. Он идет побеждать.

Он побежал, не спеша, в направлении здания столовой и перешёл на шаг, когда осталась где-то сотня метров. Из низины, где находился квадрат, слышались крики и пение. Похоже, там собралось много народу.

Когда он подошёл, кворум соответствовал описанию Пьера. Официантки висели на окнах. Четырёхклассники и члены совета стояли на самых хороших местах, а поросший травой холм с другой стороны заполнили ученики реальной школы. Он поискал глазами Пьера и обнаружил его в самом заднем ряду. Подчиняясь внезапной идее, он проложил себе путь наверх под улюлюканье и насмешки публики из реальной школы и добрался до Пьера.

«Послушай, — сказал он, снимая часы. — Ты не позаботишься о них для меня?»

Потом он повернулся и пошёл вниз к рингу. У площадки его встретил один из членов совета с посохом, отделанным серебром.

«Привет, — услышал Эрик. — В любом случае, ты пришёл вовремя. Я — церемониймейстер и должен начать матч. Стой здесь и жди».

Он слегка подтолкнул его к будущему полю битвы, так что Эрик оказался спиной к публике из реальной школы. Оба противника стояли наискось от него спинами к гимназистам.

Церемониймейстер поднялся на площадку и, подняв посох, потребовал тишины.

«Итак, — провозгласил он, — нас ждёт честный бой, и я должен напомнить правила. Ни один из зрителей не имеет права вступить в квадрат ни при каких обстоятельствах. Поднимись сюда, Эрик!»

Эрик шагнул на площадку под улюлюканье всей публики, которая вдобавок прокричала несколько стишков.

«Эрик, я посвящаю тебя сейчас в крысу Щернсберга», — продолжил церемониймейстер и ударил посохом два раза по плечам Эрика.

Общее ликование усилилось, и стишки о крысе растянулись на полминуты. В течение этого времени Эрик не без удивления рассматривал своих оппонентов. На них обоих были кольца и часы. На одном даже пиджак. Неужели он действительно собирался оставаться в пиджаке? Полуботинки?! У одного даже на кожаной подошве? Ремень, рубашка с длинными рукавами на парне без пиджака, трубка в нагрудном кармане у другого… Неужели они не принимали происходящее всерьёз?

«А вот и наши бойцы!» — воскликнул церемониймейстер. Парочка поднялась на бетонную площадку. Оба воздели руки, как боксёры-победители, подарив публике несколько радостных комментариев. Общий восторг усилился, и стишки о том, чтобы дать крысе по морде, повторились в несколько заходов.

«Тем самым я посвящаю вас в экзекуторы, — продолжил церемониймейстер и ударил их серебряным посохом по плечам. — Призываю вас провести хорошую воспитательную работу в истинном духе Щернсберга. Когда я оставлю квадрат, никто не имеет права входить в него, и бой будет продолжаться, пока одна из сторон не выползет оттуда на коленях. Можете начинать!»

Снова зазвучали восторженные крики, церемониймейстер спустился с площадки и встал впереди четырёхклассников и членов совета. Противники Эрика, приняв защитную стойку боксеров, начали двигаться в его сторону. Он продолжал стоять с руками в карманах, не спуская с них глаз. Один, повыше ростом, в рубашке без пиджака, выглядел более худым и имел длинный нос. У второго над поясом выпирал небольшой живот, мешавший ему быстро двигаться. И они по-прежнему держали стойку, как боксёры с фотографий тридцатых годов: правый кулак прикрывал губы, а левый вытянут далеко вперёд на той же высоте. Это представлялось неразумным. Выходит, они не умели драться. Тогда сперва следует напугать их. Страх там лежит почти на самой поверхности. Нужно лишь немного доскрестись до него. Естественно, они ощутили лёгкую неуверенность, увидев, что Эрик не двигается и даже не вытащил руки из карманов. Они приблизились немного, но всё ещё не находились на расстоянии удара. Эрик подождал, пока они подсократили дистанцию, и приступил к осуществлению своего плана.