Музей невинности - Орхан Памук Страница 26

— Послушай, сынок. Ни в коем случае не говори никому то, что я тебе сейчас расскажу, — попросил он, пряча фотографию в карман. — Особенно твоему брату. Он у нас строгих нравов, не поймет. А ты жил в Америке, и здесь нет ничего такого, что могло бы задеть тебя. Договорились?

— Конечно, отец.

— Тогда слушай, — отец выдохнул и, мелкими глотками отхлебывая ракы, начал свой рассказ.

Он познакомился со своей возлюбленной семнадцать с половиной лет назад, снежным январским днем 1958 года. Её простая, строгая и чистая красота вскружила ему голову. Девушка работала в «Сат-Сате», тогда еще недавно созданной отцом фирме. Сначала они просто дружили, были коллегами, но, несмотря на разницу в возрасте в двадцать семь лет, их отношения вскоре переросли в нечто более серьезное и глубокое. Через год после того, как они начали встречаться (я сразу сосчитал, что отцу тогда исполнилось сорок семь лет), девушка по его настоянию уволилась из «Сат-Сата». И опять же по его требованию не пошла никуда работать, а, мечтая, что они когда-нибудь поженятся, поселилась в Бешикташе, где отец купил ей квартиру.

— Она была замечательным человеком. Невероятно доброй, невероятно нежной, очень умной, — говорил отец. — Совершенно не такая, как другие женщины. Я несколько раз пытался расстаться с ней, но ни кого не любил столь сильно. Постоянно думал о том, чтобы жениться на ней, сынок... Но что тогда случилось бы с вашей мамой, с вами?

Он немного помолчал.

— Не пойми меня неправильно, сынок. Я не хочу сказать, что пожертвовал собой ради вашего счастья. На самом деле, она, конечно, хотела свадьбы больше, чем я. Ведь я много лет морочил её обещаниями. Но не мыслил жизни без неё. Страдал, когда не мог видеть. Хуже, что о своих страданиях и рассказать-то никому не мог. А однажды она потребовала: «Решай!» Поставила ультиматум: или я бросаю жену и женюсь на ней, или мы расстаемся. Налей себе ракы, сынок.

— А что произошло потом?

Помолчав опять, отец продолжал:

— Я не смог расстаться с вами, и она бросила меня. — Видно было, что ему больно говорить, но он взял себя в руки. Потом посмотрел на меня и по моему взгляду увидел, что может продолжать, и явно от этого успокоился. — Я очень, очень страдал. Твой брат женился, ты был в Америке. Я, конечно, пытался скрыть мучения от твоей матери. А когда прячешь свое горе, как вор, переживаешь его украдкой, еще тяжелей. Мать, естественно, чувствовала, что дело серьезно, и поэтому была тише воды. Мы жили с ней будто в гостинице, изображая семью. Боль моя не утихала, и я понимал, что, если так пойдет и дальше, сойду с ума, однако все равно никак не решался выбрать. Она тоже очень страдала в те дни. Как-то сказала мне, что один инженер сделал ей предложение и, если я ничего не предприму, она выйдет за него замуж. Тогда её слова меня не тронули... Ведь я у неё первый. Думал, что ей не нужен никто другой, что она просто блефует. Но даже если у меня и закрадывались какие-то сомнения, все равно изменить ничего не хотел. Поэтому и старался просто не думать об этом. Помнишь, однажды летом всей семьей мы ездили на выставку в Измир, машину вел Четин. Вернувшись обратно, я узнал, что она вышла замуж, но не поверил. Подумал, специально распространила этот слух, чтобы сделать мне больно, чтобы заставить меня развестись. Она отказывалась от всех предложений встретиться, поговорить, не подходила к телефону. Продала квартиру, которую я ей купил, переехала куда-то в неизвестное мне место. Четыре года я не мог разузнать, действительно ли она вышла замуж, кто её муж, есть ли у них дети, чем она занимается. Боялся, если узнаю, мне будет еще больней. Но оставаться в неведении тоже было ужасно. Меня мучила мысль, что она живет где-то в Стамбуле, читает те же газеты, что и я, смотрит по телевизору те же программы... Жизнь показалась мне пустой. Только не пойми меня неправильно, сынок. Конечно, я гордился вами, вашей матерью. Радовался, что дела идут успешно. Просто, та боль была иной.

Так как отец рассказывал в прошедшем времени, я понимал, что история чем-то все же завершилась, но мне почему-то не нравилось, что он ведет рассказ таким образом.

— В конце концов в один прекрасный день я все же решился позвонить её матери. Та, конечно, обо мне была наслышана, но по голосу не узнала. Я соврал, что звонит муж одноклассницы её дочери. Надеялся, что, когда скажу: «Моя жена больна и просит вашу дочь прийти к ней в больницу», она позовет её к телефону. А мать заплакала: «Моя дочь умерла». Оказывается, она умерла от рака! Я тут же повесил трубку, чтобы не зарыдать. Ведь даже предположить такого не мог. Не вышла она замуж ни за какого инженера... Какая ужасная штука жизнь! Как бессмысленно в ней все...

Увидев в глазах отца слезы, я вдруг почувствовал себя беспомощным. Я понимал его и злился на него одновременно, но, пытаясь осмыслить услышанное, почему-то подумал о первобытных людях, не ведавших принципов. Мне самому было больно.

— Ладно, — проговорил отец, стараясь успокоиться. — Я тебя позвал сегодня не для того, чтобы расстраивать. У тебя помолвка, ты скоро обзаведешься семьей. Мне захотелось, чтобы ты знал мою печальную историю и лучше понимал своего отца. Но я хотел сообщить тебе еще кое-что важное. Ты еще не понял, что именно?

— Что?

— Я сейчас очень жалею о том, — ответил отец, — что не успел сказать ей главного. Не твердил, какая она замечательная и как нужна мне. Я так жалею, что не произносил эти слова тысячи раз. У той девушки было золотое сердце, она была кроткой, умной и очень красивой... У неё совершенно отсуствовала привычка, свойственная всем нашим женщинам, — надменно хвалиться своей красотой, будто это их заслуга. Не было в ней ни кокетства, ни постоянного желания лести... Сейчас, когда прошло много лет, мне до сих пор больно не только от того, что я её потерял, но и от того, что не обращался с ней так хорошо, как она заслуживала. Любимую женщину нужно ценить вовремя, сынок, пока не стало слишком поздно.

На последних словах, которые отец произнес почти торжественно, он вытащил из кармана старую, потертую бархатную коробочку. «Когда мы всей семьей ездили на выставку в Измир, я купил это ей на обратном пути, чтобы она не сердилась и простила меня. Но отдать их ей мне было не суждено». Отец открыл коробочку. «Я много лет прятал эти серьги. Ей бы они очень подошли. Я не хочу, чтобы мать их нашла после меня. Возьми их себе. Я долго думал. Знаешь, эти серьги очень пойдут Сибель».

— Отец, Сибель мне любовница, она скоро станет моей женой! — воскликнул я, но все же взглянул на коробочку, которую протягивал отец.

— Не говори ничего, — остановил меня отец. — Достаточно, что ты не станешь рассказывать Сибель историю этих сережек. Когда она будет их надевать, вспоминай меня. И то, что я тебе сегодня сказал. Цени свою красивую девушку. Многие мужчины плохо обращаются с любимыми, а потом локти кусают. Смотри, не повторяй их ошибки. И заруби мои слова себе на носу!

Он закрыл коробочку и величаво вложил мне её в ладонь, словно османский султан, вручающий награду паше. Потом позвал официанта: «Сынок, принеси-ка нам еще ракы со льдом!» Повернулся ко мне: «Чудесный сегодня день, правда? И какой прекрасный здесь сад! Как пахнет липой и весной!»