Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин Страница 26

— Почему?

Папа повернул кран не в ту сторону, вода так и хлынула. Он стал мыть картофелины.

— Ну, некоторые считают, что мы не должны работать, — сказал он. — Хотят нам помешать.

— Помешать?

— Да, Джудит! Послушай, я говорю тебе это только для того, чтобы ты не волновалась, если я немного задержусь.

Я знала, он хочет, чтобы я больше не задавала вопросов, а еще я знала — он что-то скрывает. Я сказала:

— А как это они хотят помешать?

Папа сказал:

— Ну, в смысле… слушай, все это не стоит выеденного яйца. Уж тебе-то точно не о чем беспокоиться.

— Ладно. — Я посмотрела на папу. — А тебе не страшно?

Папа отложил картофелечистку, посмотрел на водопроводный кран. И сказал:

— Нет, Джудит. Тут нечего бояться; через неделю-другую забастовка закончится и все вернется на свои места.

— А Дуг тоже бастует?

Папа сказал чуть слышно:

— Память у тебя как у слона. — А потом громче: — Да, Дуг бастует.

Я посмотрела на папу и поняла, что больше спрашивать нельзя. Отошла к подоконнику.

— С горчичными зернышками совсем ничего не происходит, — сказала я. — Как ты думаешь, может, я просто не верю, что они взойдут?

— Нет, Джудит, — ответил папа. — Наверное, ты просто не знаешь, как проращивать горчичные зернышки.

В тот вечер мы читали в Библии о Блуднице, сидящей на водах. Папа сказал, что воды олицетворяют правителей и государства, а Блудница вызывает гражданские беспорядки.

— Вроде забастовки? — спросила я.

— Ну, — сказал папа, — она тоже — один из знаков того, что конец близок.

Тут грохнула входная дверь. Как и раньше, три коротких удара. Папа вышел, я услышала на улице чей-то вопль. Вернулся папа только минут через двадцать.

Вернулся он, отпыхиваясь, и лицо у него сияло — будто он только что смеялся. Сказал — те же мальчишки, что и прежде. Он погнался за ними по склону холма. Поймал белобрысого у самой многоэтажной парковки. Папа сказал:

— Он все повторял: «Не бейте меня, мистер, не бейте меня, мистер!» Стал бы я сто бить! А припугнул порядочно. Он потерял ботинок.

— И что ты с ним сделал?

— Велел убираться, — сказал папа. Потом помотал головой и расхохотался. — Думаю, больше они не станут тут безобразничать.

На следующий день, пока все были на линейке, я спросила у миссис Пирс, что означал рисунок в записке. Миссис Пирс переложила несколько бумажек на своем столе. Потом сказала:

— Да ничего не означал, Джудит. Так, глупость.

Я сказала:

— По-моему, все-таки что-то означал.

— А ты знаешь, кто все это написал и нарисовал?

— Наверное, Нил… и Джемма…

Миссис Пирс кивнула.

— Я так и думала. — Она вздохнула, потом улыбнулась мне. — Ты не возражаешь, если мы пересадим тебя за другую парту?

— Совсем не возражаю.

Было очень странно сидеть с Анной, Стивеном и Мэтью. Никто не шептался, не хихикал, не смотрел на меня искоса. Никто не шептался, не пихал меня под руку, не прятал мою ручку, не выталкивал меня на самый край, не пулял мне в голову, не запихивал мне ничего в волосы. Я удивилась, почему мистер Дэвис меня раньше не пересадил.

Нил в то утро пришел с опозданием, через плечо у него был переброшен полиэтиленовый пакет. Ноги его как-то странно шлепали по полу, я посмотрела и увидела, что на ногах у него кеды, какие мы иногда надеваем на физкультуру, только они ему велики.

— Нил Льюис, — сказала миссис Пирс, — где твоя нормальная обувь?

Нил сказал:

— Насрать на нормальную обувь.

Миссис Пирс сказала:

— Сто строк.

— Че еще за херня?

— Триста строк, — сказала миссис Пирс.

Нил разинул рот.

Миссис Пирс сказала:

— Я задала тебе вопрос: где твоя нормальная обувь?

Нил уселся и бросил пакет под парту. Лицо у него было густо-красным.

— Потерял.

Миссис Пирс сказала:

— Вчера ты потерял сумку, сегодня — обувь. Ты принес новые учебники?

Нил насупился так, что глаза превратились в щелочки. И вдруг выпалил:

— Мне папка из-за вас чуть яйца не оторвал! Вы не имеете права отнимать сумки!

— А, так это все-таки была твоя сумка! — сказала миссис Пирс.

Нил побагровел. И сказал:

— Папа собирается к вам прийти!

— Ты думаешь, я испугалась? — сказала миссис Пирс. У Нила дернулась нога, вверх-вниз. Он, кажется, что-то обдумывал.

Миссис Пирс вздохнула, поднялась и села на свое обычное место на краю стола.

— Ну, класс номер восемь, чем вы обычно занимаетесь во вторник по утрам? — спросила она.

— Грамматикой, — ответил Хью.

— Так вот, отныне мы вместо этого будем говорить об искусстве. — (Все удивленно забормотали.) — Давайте, перебирайтесь поближе.

Она показала нам открытку. На ней было кафе, освещенное желтым светом. Под потолком — лампы, они казались маленькими планетами. Все линии на открытке были какие-то кривые, будто ее рисовал пьяный, но миссис Пирс сказала: самое интересное — этот художник прекрасно умел рисовать. Он специально нарисовал вот так, чтобы усилить «эмоциональное воздействие» картины.

А потом она рассказала, что картины могут вызывать грусть или радость, покой или тревогу, возбуждение или скуку. Она сказала, что в картинах, как и в стихах, есть электрический заряд. Послышался смех. Миссис Пирс сказала:

— Картины действительно вызывают у нас разные чувства. А чувства это и есть электричество. Какие чувства вызывает у вас эта картина?

— Меня от нее укачивает, — сказала Джемма.

Миссис Пирс посмотрела на Джемму. Поджала губы.

— Вы ведь и сами, можно сказать, художница, да, мисс Батлер?

Джемма сказала:

— Что?

— А то, — сказала миссис Пирс. — Я вчера имела счастье видеть один из ваших шедевров. Скажи, ты часто изображаешь одноклассников?

Джемма покраснела.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, мисс.

— А мне кажется, что понимаешь, — сказала миссис Пирс. — Хотя, возможно, картина, которую я видела, была плодом твоего совместного творчества с мистером Льюисом. Или нет?

Нил оскалился.

— Полагаю, вам это показалось очень смешно, а вот мне — нет. Кроме того, вы совсем не разбираетесь в человеческой анатомии. — Миссис Пирс взяла линейку, слезла со стола. — Сказать вам, где теперь эта картинка? — Потом она повторила, погромче: — Я спросила: сказать вам, где теперь эта картинка?