Девственницы - Банни А. Гуджон Страница 26

— А мне мама разрешала оставаться дома одной, когда я была маленькая, — сказала Стейси.

— Стейси, можно посмотреть реликвии? — попросила Тот.

Дороти пропустила слова сестренки мимо ушей.

— Мама говорит, оставлять ее одну дома безответственно, — объяснила она Стейси. — Я-то еще ничего, мне уже четырнадцать, а Тот всего восемь, и у нее эпилепсия.

— У меня припадки, — поправила ее Тот. — Они противные, и я тогда делаю вот так. — Она задергала руками и ногами и закатила глаза.

— Прекрати! — прикрикнула на нее Дороти. — Только устрой мне тут припадок, я тебя живо отправлю домой. — Тот перестала дергаться. — Нам надо совершить ритуал в защиту реликвий. Как я сказала, ритуал немножко напоминает клятву «Чтоб мне сдохнуть». Вот. — Она толкнула коробку к Стейси. — Давай целуй.

— Бесма, — сказала Стейси, целуя шотландца на крышке.

— Дороти, тебе нравятся ее джинсы? — спросила Тот.

— Нормальные джинсы.

Стейси поставила коробку на колени.

— Мама не разрешает нам носить джинсы, — сообщила ей Тот.

Дороти свирепо посмотрела на младшую сестру.

— Разрешает. Только не светлые.

— И не черные, — добавила Тот.

— Да.

— И не зеленые, и не красные, и не розовые…

— ЗАТКНИ ПАСТЬ! — прикрикнула Дороти, швыряя в сестренку комком глины.

Тот закашлялась и стала вытирать глаза от пыли.

— Когда я вырасту, у меня будут джинсы как у Стейси. Я не буду носить юбки, поганые мешковатые платья и ДУРАЦКИЕ ВЯЗАНЫЕ ЖИЛЕТЫ-ПАУТИНКИ!

— Жилет не дурацкий. Его связала бабушка. — Дороти положила руку Стейси на плечо. — Не смотри на нее! Она даже не член клуба. И еще — не ругайся, а то я пожалуюсь маме.

— А сама только что ругнулась! И вообще, Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! — Тот взяла камешек и кинула его в Дороти.

Камешек угодил в скулу — почти под глазом. Дороти поднесла ладонь к лицу. Тот сама испугалась того, что натворила, а Стейси не знала, что ей делать — то ли влепить Тот пощечину за то, что та напала на члена клуба, то ли плакать.

Дороти опустила ладонь; по щеке к уголку рта стекала тонкая струйка крови.

— Ну погоди, маленькая паршивка! Погоди, вот вернется мама! — Дороти выбралась из шалаша; захлопнулась одеяльная створка.

Стейси оглянулась; Тот изо всех сил сдерживалась, чтобы не зареветь.

— Хочешь посмотреть реликвии? — спросила она.

Тот кивнула и подползла поближе. Стейси сняла крышку.

Следующие десять минут Стейси и Тот имитировали бурную деятельность. Они понимали, что их лагерю грозит опасность и он может в любую минуту пострадать — либо вернется Дороти, либо явится мама Тот. Стейси выкапывала под корнями ямку, достаточно глубокую, чтобы поместилась коробка с реликвиями, а Тот собирала камни на случай, если придется отражать нападение. Вдруг одеяло отлетело в сторону, и к ним влезла Дороти.

Она вползла в шалаш на коленях, села на корточки и укоризненно покачала головой. На щеке у нее красовался розовый пластырь; к груди она прижимала пакет из магазина «Сейнзбериз».

— Вы меня даже не слышали! — сказала она. — А ведь вместо меня к вам мог пробраться кто угодно. Например, псих, который сбежал из больницы, или… или Симус!

— Извини, — ответила Стейси. — Я прятала коробку.

— А я не член клуба, — заявила Тот. — Так что мне даже не надо стоять в карауле и все такое.

— Заткнись! Я по-прежнему с тобой не разговариваю! — Дороти повернулась к Стейси и достала из пакета сверкающую медную трубу.

— Ты взяла папину трубу! — вскричала Тот. — Ее нельзя брать!

— Почему? Он на ней не играет.

— Он просил меня присмотреть за ней!

— Значит, паршиво ты справилась, верно? — Дороти достала из кармана кожаный мешочек и извлекла оттуда медный мундштук. — Теперь, когда часовой увидит, что приближаются захватчики, то подует в трубу, и если мы не в лагере, не добываем продовольствие и не шпионим, то будем знать, что надо бежать сюда и… отражать нападение.

Стейси не могла отвести взгляда от трубы, поблескивающей золотом на коленях у Дороти. До того как мистер Томпсон уехал в Америку, она часто слушала, как он репетирует. Каждое воскресенье в половине одиннадцатого, прижимая к груди черный кожаный футляр, он переходил лужайку и направлялся в «Орел» в центре поселка, где выступал с «Блюзовыми нотами». Летом он надевал полосатый пиджак и соломенную шляпу. Ее отцу мистер Томпсон не особенно нравился. Он называл его «богатым ублюдком». И еще похуже. «По-моему, — говорил отец Стейси, — все, кто носят соломенные шляпы, — настоящие педики».

— Почему он не увез трубу с собой? — спросила Стейси.

— Потому что это труба для начинающих, — объяснила Дороти, — а ему, когда он приехал в Новый Орлеан, дядя Тревор купил новую.

— Как у Диззи Гиллеспи, — пробормотала Тот.

— Ты хочешь держать трубу здесь, в шалаше? — спросила Стейси.

— Конечно нет! Пусть она для начинающих, она все равно стоит кучу денег. Я унесу ее с собой. — Дороти положила медный мундштук на место. — Дуть в нее разрешается только мне.

Стейси стало щекотно; она опустила глаза и увидела, что Тот прутиком водит по бархатной треугольной вставке на ее джинсах. Поняв, что ее засекли, она бросила прутик.

— Извини, — сказала.

Стейси увидела, что девочка плачет.

— Ничего, — сказала она. — Можешь продолжать, если хочешь.

Тот подняла прутик и провела по бархату, любуясь переливами поверхности ткани.

— Как мех у Барни, — сказала она. — У меня тоже будут такие джинсы. Когда-нибудь, — добавила она, — у меня будет такой бархат на джинсах, как у Стейси, и я буду жить в Норлеане.

Стейси улыбнулась. Труба Дороти перестала казаться ей таким уж чудом.

— Я кое-что записала в наш шпионский журнал, — сказала она.

Дороти подняла на нее глаза.

— Что?

Стейси вытащила из тайника коробку из-под печенья, сняла крышку и протянула Дороти блокнот «на пружинках». Дороти открыла блокнот, пролистала до последней записи и начала читать вслух то, что написала Стейси:

— «Восемнадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят второго года, понедельник. Девятнадцать сорок три. Джанин позволила…» Как произносится, Стейси? — Дороти показала на имя, и Стейси наклонилась к ней.

— Барри Маунтину.

— Точно. — Дороти продолжала читать вслух:

— «Джанин позволила Барри Маунтину залезть себе под свитер. Джанин и Барри на диване в гостиной. На Джанин красный свитер. На Барри джинсы, черная рубашка и высокие ботинки. Барри шарил у нее под свитером целых две минуты. Джанин вышла на кухню, а потом вернулась с двумя чашками. Девятнадцать сорок девять. Мама с папой вернулись домой. Девятнадцать пятьдесят. Барри выскочил в окно столовой». — Дороти закрыла блокнот. — Ты не написала, откуда вела наблюдение.