С мороза - Авдотья Смирнова Страница 26

Когда отпрыски купеческих семейств Морозовых и Щукиных принялись собирать импрессионистов, все остальное сословие громко потешалось над ними, крутя пальцем у виска. И правильно делало! Буржуазия как оплот общественного порядка и столп здравого смысла в эстетических своих предпочтениях, предъявленных социуму, вынуждена и обязана пропагандировать консервативные, проверенные поколениями, безусловные художественные ценности: оперу, симфоническую музыку (до Штокхаузена с Вебером, естественно… да и Скрябина тоже не надо!), балет, классическую литературу, живопись старых мастеров (можно немного абстракции с экспрессионизмом), зверино-серьезное гуманистическое кино, Московский Художественный театр в Камергерском переулке, в крайнем случае Бориса Гребенщикова, да и то в его вертинской ипостаси. Никакого посягательства на свободу, упаси господи! Дома наедине с собой усталый миллионер может в охотку насладиться Приговым под музыку Мэрилина Мэнсона, принимая изящные позы на фоне инсталляций Олега Кулика, – ради бога, исполать ему.

Если он явит подобную изысканность городу и миру, то и город, и мир решат, что уж им-то тогда все можно, раз уж столп-то общества в такие экстравагантности пускается. Тогда дочки земских врачей начинают маршировать голыми по улицам в колоннах эгофутуристов, родовая аристократия принимается заседать в солдатских советах, а пожилые матроны тихо вышивают серп и молот на исподнем мужей. Чем это кончается, все мы знаем.

«Ведомости», 21.02.2003

Когда видишь на книжной полке мемуары П. А. Бурышкина «Москва купеческая», невольно ожидаешь обнаружить очерк нравов. Между тем содержание этой книги – история купеческой благотворительности. Читаешь и поражаешься: как сложна, многообразна, богата идеями и чувствами была русская жизнь. Замкнутость московского купечества так легко объяснить неприязнью народа к толстосумам и так трудно проникнуться пониманием коренной связи купечества с народом, постоянным сознанием этой связи и долга, противопоставлением своего ответственного и богобоязненного сословия легкомысленной, недальновидной и безалаберной аристократии.

Современное русское купечество наследует образ поведения именно от аристократии. Алчность в сочетании с расточительством, неслыханное социальное высокомерие (например, глубокое убеждение, что бедные – это те, кто просто не хочет работать), уверенность в собственной исключительности и неуязвимости, привычка к излишествам – все это превращает класс предпринимателей в какого-то коллективного Феликса Юсупова.

Да-да, я знаю про стипендиатов, про гранты, компьютеры, церкви и театральные постановки. Все это – капля в море, господа хорошие. Я так же точно знаю, каково это – вымаливать эти гранты, компьютеры и т. д. В большинстве случаев это оборачивается спонсорством с обязательным рекламным упоминанием и благодарственными молитвами.

Мне рассказывал один олигарх, как он попытался собрать деньги на синагогу со своих, скажем так, товарищей. «Дорогой ты наш, – сказали товарищи, – ну конечно же мы дадим денег, раз ты даешь. Ты только объясни нам, в чем фишка-то?» Фишка была, как оказалось, в том, чтобы дать денег синагоге. Товарищи не поняли, и олигарх остался одиноким донором.

Купечество начала века часто благотворительствовало без всяких на то просьб со стороны общественности. Безусловно, старообрядчество играло в этом процессе не последнюю роль. Но и не единственную. Больше всего это сословие было озабочено установлением того самого социального баланса, которого в России так никто и не увидел и не видит до сих пор.

Этот социальный баланс есть довольно сложное устройство, влияющее на все общество в целом, а не только на собственно объекты благотворения. Отсутствие построенных на деньги российского бизнеса новых университетов, научных институтов, медицинских центров, театров, школ, богаделен вводит в состояние паники и социального пессимизма не только и не столько пролетариат и крестьянство, сколько средний класс. Мы слышим, конечно, что вот там закупили десяток кардиостимуляторов, вот здесь поставили два новых компьютера, кафедре дали два гранта. И все это пять раз показали по телевизору. Ну и что? Все?

Я горячо верю в неуязвимость и непотопляемость наших олигархов. Один А. П. Смоленский, аки Феникс, восставший из пепла и честно глядящий родине в лицо глазами безгрешного моржа, убеждает меня в том, что с олигархами уже ничего такого не может случиться. Но вот с нами, радостно купившими пятилетнюю немецкую машину, перестраивающими родительскую дачу, съездившими в отпуск в Испанию, открывшими один магазинчик и робко присматривающими второй, арендовавшими подвал для ресторанчика, с нами, клерками, мелкими коммерсантами, веб-дизайнерами, издателями, – с нами все обстоит по-другому. Если грянет социальный взрыв, громить будут наши маленькие витрины, а не ваши дворцы из стекла и бетона. И вешать на столбах будут тоже нас.

«Ведомости», 25.04.2003

Борис Акунин. Коронация, или Последний из романов. – «Захаров», Москва

Предполагается, что это последний роман из цикла про Эраста Фандорина. Очевидно, что это совсем не так. Очередная акунинская выходка, привет «Последнему делу Холмса». Слушайте, как-то скучно все это получается, если начинать с информации. А ну ее к бесу. Лучше поговорим о том, как прекрасен Борис Акунин и за что мы все его любим. За уют. Вот мы сейчас живем в эпоху ремонта. Она, конечно, началась не вчера, но сейчас приобрела все черты стабильности и величия. Еще недавно мы жили во времена стоматологии, мы обустраивали самих себя. Теперь, вместо фарфоровых зубов, ставших родными и удобными, мы вставляем вакуумные окна. И с этой точки зрения Акунин – это евроремонт русской литературы. Категория уюта настолько желанна, так манит, мы все помешались на ней, и если бы не Акунин, нам нечего было бы читать на наших финских диванах.

Еще мы любим Акунина за сочетание блеска и кротости. «Коронация» совершенно блестящий роман, лучший, на мой взгляд, из всей серии. И при этом он смиренен и кроток, как кроток его главный герой (не Фандорин), полный достоинства без гордыни. Дворецкий Зюкин торжественная и обворожительная заурядность. Роман «Коронация», как и его автор, так виртуозно настаивает на собственной заурядности, что совершенно перестает ею быть. А даже как бы и выдающимся становится.

Здравомыслие. Викторианское здравомыслие Акунина и его героев, у которых чудачества благопристойны, а пороки банальны, так одиноко выглядит на наших просторах, что принимает вид экстравагантности и драматизма.

Уютный, скромный, здравомыслящий, остроумный, образованный, профессиональный – все это можно сказать одним словом: буржуазный. Борис Акунин – это русский человек, каким его надеется видеть писатель Максим Соколов через двести лет. А он вот уже тут, с нами.

Проза всегда выдает все главные секреты писателя. Проза Акунина, как любой хороший детектив + мистификация, состоит из сконструированных секретов. Все они прекрасно работают, потому что у самого писателя Акунина-Чхартишвили секретов нет. Или есть, но только один: он очень хороший человек. Достойный, спокойный, умный, буржуазный. На таких мир держится. Столп общества.