Золото - Питер Гринуэй Страница 26

Музыкальные инициалы не только персонифицировали, но и обессмертили колечко Хедды Хемслер. Положенное кассиршей Имогеной в сейф вместе с контрамарками, оно предназначалось баритону, чьей любви она жаждала и чьи голые ягодицы и болтающееся хозяйство она однажды видела через неплотно прикрытую дверь в гримуборную, где он надевал костюм Тангейзера. Баритон забрал свои контрамарки, обнаружил сувенир, догадался, кто за ним скрывается, и купил Имогене бежевое крепдешиновое платье, а «музыкальное» колечко, с ее согласия, подарил своей матери на пятидесятилетие. У него были толстые пальцы, так что оно все равно бы не налезло. У покойной Хедды Хемслер были тонкие пальцы. Вдовая мать баритона, итальянка из Модены, скрывавшая от сына свою бедность, продала необычное колечко владельцу ломбарда в Берне, большому меломану. Во время облавы гестаповцы забрали у него все золотые изделия, после чего они попали к ганноверскому кузнецу. При температуре 1061 градус по Цельсию нотные инициалы благополучно расплавились, само же колечко вошло в состав золотого слитка TGH78, каковой был отправлен в Мюнстер, а оттуда в Баден-Баден. Его обладателем, вместе с почти сотней других слитков, стал Густав Харпш. Своей временной коллекции он лишился вследствие автомобильной катастрофы, когда 92 золотых слитка разлетелись по всему заднему сиденью его черного «мерседеса». Харпш не любил оперы. Он тоже предпочитал Эла Джонсона. Два поклонника Эла Джонсона оказались, таким образом, косвенно замешаны в одной аварии неподалеку от Больцано, где не умеют готовить настоящие спагетти. Эл Джонсон, кстати, не любил спагетти.

– А, собственно, откуда нам это известно?

– Ну…

Некий зеркальщик спрятал коллекцию золотых монет в трех игрушечных медведях. Эта троица, покрытая желтой шерстью, с красными бисерными глазками, в представлении его дочери Эммелины имела непосредственное отношение к истории Златовласки. У медведя, отца семейства, на шее была желтая шелковая нитка, у медведицы в ушах серебряные сережки, а у медвежонка одна лапа белая, после того как его случайно искупали в воде с отбеливателем. Семьдесят римских золотых монет относились к эпохе, начавшейся после правления римского императора Адриана.

Нацисты, уверенные, что жена зеркальщика еврейка, устроили в доме погром. Его жена и дочь были арестованы и, судя по всему, отправлены в Треблинку. За пару часов до своего ареста они навестили зеркальщика в больнице, где тот приходил в себя после приступа аппендицита, вызванного отравлением. Они принесли ему коробку чая «Липтон», розовый шарф из Реймса и американский роман Клемента А.Дж. Макартура «На фоне неба». До конца войны зеркальщик, ложась спать, клал рядом с собой эти три предмета – неиспробованный, ненадеванный, непрочитанный. Зато они гарантировали ему нормальный сон.

Между тридцать шестым и сорок пятым годами зеркальщику довелось ночевать в разных постелях, сооруженных из ветхих пальто, мешковины и старых газет, в погребах и бомбоубежищах, в армейских бараках и канавах, и лишь за пять дней до окончательного прекращения огня он провел ночь в бывшей пятизвездочной гостинице «Кенигсберг» в Бремене. Он спал на белых простынях, пахнувших фиалками, под теплым пуховым одеялом с синими звездами. В девять утра в гостиницу попала бомба. Обрушившийся потолок похоронил гостиничную кровать вместе с коробкой чая, розовым шарфом и американским романом. В это время в другом конце коридора зеркальщик травил завтрак в фарфоровую ванну с медными кранами в виде ныряющих дельфинов. Второй раз спазмы кишечника спасли его от смерти. Однако утрата любимых предметов совсем лишила его сна, не говоря уже о душевном покое. Он оставил свою профессию. Он зарабатывал на жизнь, но не жил. Он устроился бухгалтером в базельское отделение шведской фирмы по производству зимнего спортивного инвентаря и часто ездил по делам в Женеву.

В один из таких приездов, в пятьдесят третьем году, мучаясь бессонницей, он бесцельно гулял по пустынным улицам и остановился перед витриной прославленного аукционного дома. Так он узнал о готовящейся распродаже детских игрушек, в том числе трехсот плюшевых мишек. Среди выставленных в витрине экземпляров он увидел медвежонка с красным бисерным глазом и выбеленной лапой. В том, что когда-то он принадлежал его дочери, практически можно было не сомневаться.

На следующее утро бывший зеркальщик и нумизмат, а также бывший муж и отец получил устное замечание за то, что он слишком рьяно ощупывал одну из американских игрушек, произведенных бостонской компанией «Джейсон Смирс и Коэн» в двадцать пятом году и объединенных лотом № 27. У бывшего зеркальщика возникли сомнения насчет американской родословной. Не сомневаясь, что своим происхождением этот мишка обязан городу Гамбургу, где он собственноручно купил его когда-то, бывший зеркальщик, а ныне бухгалтер из Базеля решил, однако, не заострять на этом внимание аукциониста. Распродажа состоялась двадцать седьмого мая, в день рождения его жены. Он ринулся в бой за лот № 27. Его завышенные ставки привлекли всеобщее внимание, люди с удивлением поворачивали головы, видя, как он боится проиграть торг. Но он выиграл. Явившись с большим свертком в обувной магазин на улице Кассель, он незаметно поместил медвежонка под педоскоп – специальный рентгеновский аппарат для определения, по ноге ли покупателю новая обувь. А тем временем брошенные им остальные игрушки из лота № 27 – Страшила, черт из коробочки, дядя Сэм, простофиля, Пиноккио и Микки Маус – сидели в ряд, словно в ожидании примерки новых башмаков.

Позже, тщательно задернув шторы у себя в номере, он разрезал медвежонка перочинным ножиком и вытащил из него семь золотых монет постадриановой эпохи. Монета императора Веспасиана, умершего от дизентерии, две монеты императора Ромула, скончавшегося от множественных ножевых ранений, монета императора Суллы, отравленного свинцом, монета императора Септимуса, утонувшего при невыясненных обстоятельствах, и две монеты императора Константина, имевшего неосторожность съесть отравленные овсяные зерна.

Чего бывший зеркальщик не мог знать, так это того, что два других мишки погибли при пожаре и что тридцать восемь из шестидесяти трех монет нашли в золе, разворошив ее граблями, подростки, а потом отнесли в шапке нумизмату, который сразу объявил, что монеты ничего не стоят, но по доброте душевной дал им немного угля и несколько граммофонных пластинок. Лавку нумизмата разгромили гестаповцы, искавшие оружие.

Голодные во всех отношениях гестаповцы сбагрили золотые монеты торговцу рыбой и по совместительству сутенеру из Линца в обмен на девочек и рыбу, а тот отнес их ювелиру. В результате монеты вместе с крошечным золотым Тадж-Махалом переплавили в слиток. Судьба распорядилась так, что лейтенант Густав Харпш, заполучив этот золотой слиток в Баден-Бадене, почти сразу лишился его в окрестностях Больцано, где вам никогда не подадут настоящих спагетти.

Ефрейтор Альфред Хайстерлинг, несмотря на свою близорукость, всегда мечтал попасть в люфтваффе. Он вызубрил все, что только можно было, досконально знал все требования теста на стопроцентное зрение и научился гениально лгать и обезоруживать экзаменаторов, если нельзя было применить другую хитрость. Оказавшись в заветных стенах, он умело скрыл свой недостаток, и начальство ни о чем не догадалось. Ему хватило ума не сдавать экзамен по пилотированию, зато экзамен по навигации он сдал вполне успешно. Для человека, видящего мир на расстоянии десяти сантиметров, мелкомасштабная карта не проблема.