XXS - Ким Каспари Страница 26

Пятница, 4 мая 1997

Теперь у меня действительно хорошие отноше­ния с отцом. Недавно он даже спросил, как у меня обстоят дела с едой. Он еще ни разу об этом не спрашивал.

Я очень беспокоюсь за Никки, каждые выход­ные она напивается в стельку, так, что ее рвет.

Кроме того, я думаю про Фиону, потому что она уже несколько недель ничего не хочет и все вре­мя сидит в своей комнате. Хорошо хоть Амелия пока более или менее в норме.

Рамин все еще с вейденфельдерами. На всех вечеринках я болтаюсь одна, потому что Амелия спелась с Каро, Никки, пьяная, валяется где- нибудь в кустах, Фиона вообще не приходит, а Рамин сидит с вейденфельдерами, подойти к которым я не осмеливаюсь, потому что с ними Юлиус, а я боюсь, что рядом с ним просто упаду в обморок.

Я как-то изменилась. Мне не мешает, что я веч­но одна, потому что знаю, что когда-нибудь снова понадоблюсь своим друзьям.

Раньше все было по-другому. Я постоянно воображала себе, что должна дружить со всеми, и на каждой вечеринке скакала от одного к дру­гому. И все время сама себя убеждала, что у ме­ня много друзей.

А теперь мне это как-то скучно. Я больше не хочу быть со всеми на короткой ноге, не хочу общаться со всеми подряд и все про всех знать. Поэтому я лучше сижу одна в уголочке, пока кто- нибудь сам ко мне не подойдет.

Суббота, 10 мая 1997

В субботу праздновали день рождения Аша. Нас было двадцать восемь человек, вейденфельде- ры тоже. Рамин, Майк, Амелия и я спали в одной палатке. А теперь самое ужасное: у Юлиуса есть подруга. Ее зовут Алиса, и я ненавижу ее как чуму! Мне просто интересно, что Юлиус нашел в этой ша­лаве. В ней нет ничего особенного, даже грудь не больше, чем у меня. К тому же она бледная как труп и у нее лягушачьи глаза. Было так противно! Они все время тискались, она даже поставила ему засос. Прямо воротит!

Ну вот я и добралась до основной темы: мне становится все хуже! На прошлой неделе присту­пы голода были у меня каждый день. Чаще всего такой приступ начинается, когда я собираюсь съесть совсем немного, а потом нечаянно съедаю чуть больше. Отвратительно! Нет, наверное, это я сама отвратительная! Стоит мне об этом подумать, я становлюсь так противна самой себе, что нет никаких сил терпеть! Мерзкий запах рвоты вооб­ще не исчезает с моих пальцев! Я все время его чувствую, и это сводит меня с ума! Но я не могу этим не заниматься, я так боюсь потолстеть! Если бы унитаз мог разговаривать, то рано или поздно у меня бы появилась куча проблем. Унитаз навер­няка бы вел учет, сколько раз меня вытошнило, а потом бы взял и наябедничал моему отцу.

Я чувствую себя виноватой перед отцом, пото­му что обманываю его и показываю ему только свою шоколадную сторону. Если так будет про­должаться, то в один прекрасный момент стану шизофреничкой. Я веду двойную жизнь!

Происходит это приблизительно так. Все начи­нается с приступа, я набиваю себе живот до тех пор, пока в него больше уже ничего не лезет. Ни крошечки. Тогда я несусь к унитазу, выдаю все обратно, приблизительно в течение часа, не мень­ше, при этом реву как белуга, а когда все, наконец кончено, как ненормальная навожу порядок, це­лую вечность мою руки и снова крашусь. А потом открываю дверь и выхожу улыбаясь.

Когда я увидела, как Юлиус и Алиса впились ДРУГ Другу в губы, мне тоже понадобилось очис­тить желудок. Потому что от подобных картин меня тошнит! Я безумно ревнива! Почему он впу­скает в свою жизнь эту Алису, а не меня? Я не выдержу.

Пятница, 23 мая 1997

В понедельник мы пишем контрольную по ма­тематике, и я во всем разобралась! Невероятно!

И все равно в эти выходные я вела себя как из вращенка. Мы с Фионой, Никки, Рамином, Даниэ-

лем и Амелией поехали на автобусе в Д., и я здорово нализалась. Где-то в половине третье­го Рамин добрался со мной до дома автостопом. Вчера он рассказывал, что по дороге я, заливаясь слезами, прожужжала ему все уши насчет того, что ни в коем случае не хочу быть как моя мать и что я кусок дерьма, потому что все знала про де­тей и ничего не сделала, чтобы покончить с этим свинством.

Рамин раз десять спросил, про каких детей я ему талдычила. А я ответила, что и сама не знаю, просто несла какую-то чушь. _

Я так испугалась, что Рамин до чего-нибудь до- -L D X копается! Но, видимо, мне снова повезло. Нико­гда, никогда, никогда больше со мной не должно случиться такое! Никогда и ни за что!

Но с тех пор я все время об этом думаю. Это и правда гнусно, то, что я сделала. Я просто-напро­сто позволила отцу меня купить! И все только из- за своего эгоизма, потому что мне были гораздо важнее мои собственные шкурные интересы, а не раскрытие этого дерьмового дела. Те, кто это за­служил, должны были оказаться за решеткой. Не могу объяснить, почему я такая глупая жадная корова! И черт побери, не понимаю, почему .теперь, когда я осознала, какую гадость совершила, так до сих лор и не иду к копам! Что-то мне мешает. Мне достаточно отговорки, что я не хочу закладывать

своего собственного отца, потому что с каждым днем у меня растет чувство вины перед ним. Я по­стоянно его обманываю! То, что Лоренц в тюрьме, для меня тоже достаточная причина не открывать рот. Но самое главное — я не хочу в интернат! В конце концов, мне себя упрекать не в чем!

И все равно после истории в выходной меня мучает совесть, я ощущаю это прямо в желудке, со­весть мешает мне четко думать и преследует меня повсюду. Кроме того времени, когда я выключаю свет и курю траву, а потом падаю без сознания.

Именно так я и поступила вчера у Рамина. Си­дела в его большом кресле и вдруг повалилась. Рамин трижды ударил меня по щекам, прежде чем я пришла в себя. Тогда он отнес меня в свою кро­вать. И я проспала до половины пятого сегодняш­него вечера. Когда я проснулась, Рамин заварил чай. Специально для меня! А так как мне это очень понравилось, то меня вытошнило прямо на его по­душку! Я сама себя больше не понимаю. Одна не­приятность за другой!

Четверг, 29 мая 1997

Праздник тела Христова, но мне праздновать нечего. У меня нет больше ни одной спокойной минуты. Я снова запуталась и не понимаю, где

верх, где низ! Если в один прекрасный день вы­яснится, что мы с отцом сделали, могут тогда ме­ня арестовать?

Я обязательно должна рассказать про госпо­дина Гольмитцера. Господин Гольмитцер — это одинокий старик из нашего дома. Вообще-то ему пятьдесят три года, но выглядит он на все семьде­сят. Господин Гольмитцер еще никогда ни с кем не разговаривал. Можно видеть только, как он на своем оранжевом велосипеде и с пакетом, на ко­тором написано «Плюс» и изображены черепаха и лягушка, едет в город где покупает пару бутылок пива. Это он делает раза три на дню. Когда нам с Никки было лет девять-десять, в нашем доме жи­ли еще два мальчишки, вместе с которыми мы все время кричали вслед Гольмитцеру каиие-нибудь гнусные вещи. Господин Гольмитцер грозился, что изобьет нас до смерти. Но он ни разу даже паль­цем к нам не прикоснулся. Потом нам это надоело, но несколько малявок из нашего дома слизали с нас, и теперь, пару дней назад господин Голь­митцер поколотил сына самого уважаемого врача в нашей дыре. На кладбище! Приезжала даже по­лиция, но они ничего не сделали.