Небесный Стокгольм - Олег Нестеров Страница 26

Антон начал курить трубку. Вообще раньше он не курил и дыма не переносил. Сначала пробовал отпустить бороду, но на работе не одобрили. И тогда он решил – пусть будет хотя бы трубка. В большой комнате у него теперь висели два портрета: Хемингуэя и Курчатова.

– Ты, кстати, слышал что-нибудь про «коллективного Курчатова»? – спросил Антон, поймав Петин взгляд.

– Что еще за зверь?

– Хрущев создал при себе Совет по науке, туда теперь все лучшие ученые входят, мозговое ядро страны. Только что отстояли всю Западную Сибирь от затопления, там Нижнеобскую ГЭС хотели строить.

– Жалеешь, что ушел из науки?

– Жалею, конечно. Но я могу для нее и на своем месте кое-что сделать.

– И каким же образом? – поинтересовался Кира.

– Ученым нужно создать особые условия. Для того чтобы они трудились успешно, нужна иная степень свободы. И больше политических прав. Они – вершина социальной пирамиды.

– Новая элита?

– А чем она тебе не нравится? Тебе ведь хочется, чтобы в стране все было демократически и законно?

– Глупо отказываться.

– А знаешь, кто в Англии надзирает за соблюдением конституционных прав? Кто высший арбитр в спорах?

– Палата лордов.

– А в Америке?

– Верховный суд.

– У нас это должна быть Академия наук.

Кира улыбнулся.

– Ну что смеешься, это не мои мысли, Капица и группа ученых собираются послать Хрущеву письмо с предложением. Эту функцию у нас в стране смогут взять на себя только они. Кира, пойми, наступает новое время, ученые приходят на смену политикам. А что превращает ученых в элиту? Не сила, не родословная, не деньги. Не умение рифмовать. Знания!

Наконец все уселись за стол. Антон разлил шампанское:

– Предлагаю тост на правах именинника – за аристократов духа!

Выпили. Застучали вилки. Кира продолжал сидеть и о чем-то думать.

– А математика может описать бесконечность? – вдруг спросил он.

Антон пожал плечами, не отрываясь от тарелки:

– Старик, конечно не может. – Эдик удивился такому глупому вопросу. – Бесконечность вообще нельзя описать, на то она и бесконечность.

* * *

Петя повел Настю в ванную – нужно было серьезно поговорить.

– Петь, ты чего?

– Дай поцелую.

Они сели на край ванны, поперек которой была какая-то деревянная решетка с тазом, где квасилось белье.

Целовались долго. Когда градус поднялся до неприличия, Настя сказала:

– Пойдем лучше потанцуем.

– Скажи, а когда тебя на сцене мужчины за разные части хватают, ты что испытываешь?

Настя удивилась:

– Петь, мы же как спортсмены. Ничего я не испытываю. Я танцую.

– Но это же чужие мужчины.

Она покачала головой:

– Я к этому нечувствительная.

– А я вижу, что чувствительная.

– Это потому, что я тебя люблю.

– А я тебя.

Они подошли к зеркалу и долго на себя смотрели.

– Слушай, Насть, а не надоело тебе каждый день в Электросталь мотаться? И как ты не боишься? Ночь, электричка…

– А я, Петенька, могу такое лицо сделать, что ко мне ни один не подойдет.

– Покажи?

– С тобой не получится.

– А когда тебе главную роль дадут?

– Будешь меня любить – дадут.

– А я тебя люблю.

– Значит, увидишь.

– А почему ты меня выбрала?

– А я тебя не выбирала. Это не вопрос выбора, Петя.

– А что же это?

– Я в своей жизни вообще ничего не выбираю. Все само собой происходит. Вот и тебя встретила. Ты подошел и сказал какую-то глупость.

– Как-то не видно по тебе, что ты плывешь по течению.

– А я разве тебе это говорила?

– Хочешь, поедем к тебе? С родителями познакомишь.

– Как-нибудь поедем. Познакомь меня сначала со своими.

– Они у меня знаешь, какие… Мама – врач, у нее такая улыбка… У них есть хирург, он всегда говорит: «Знаете, товарищи женщины, вот фигуру я бы взял у Валентины Михайловны, глаза у Агнессы Львовны. А улыбку…»

Настя улыбнулась.

– А отец у меня очень строгий, – предупредил Петя. – Но ты ему понравишься. Он хрупких любит. Возьмет твою ладошку в ручищу свою и скажет: «О, привел…»

– А кто он у тебя?

– Начальник цеха на Электроламповом. Не помню ни одной ночи за последние года три, когда бы у нас не звонил телефон и он с кем-то не ругался.

* * *

Петя вышел на кухню. У окна курила Вера, Эдик почему-то жарил яичницу.

– Эдик, ты что, с ума сошел? Там еды полон стол!

– Знаешь, старик, у меня когда мысль в голову приходит, я должен яйца жрать. Не знаю почему.

– Завидую я вам, ребята, – сказала Вера, глядя на звезды.

– Это почему?

– У вас яйца есть.

* * *

Расходились за полночь. Настя уже никуда не успевала.

– Поехали ко мне.

– А родители? Нет, Петя, я так не могу.

– Да они спят давно.

Поймали такси, подъехали к его дому.

– Видишь, здесь аквариум вместо витрины. Настоящий.

– И что там, прямо живая рыба?

– Ну, когда ее подвозят, она здесь плещется, плавает. Можно видеть ее и с улицы, и изнутри. Выбрать любую к обеду. Вообще наш дом до войны построили, по американскому проекту.

Они зашли во двор и поднялись на четвертый этаж. Петя бесшумно открыл, они проникли в его комнату, тахта расстелилась быстро, правда, была очень узкой для двоих. Они легли и обнялись.

– Петя, только ты, пожалуйста, меня не трогай. Ладно?

– Это почему? Мы же любим друг друга.

– Я так не могу. Мне так не хочется. Просто обними меня и погрей. Знаешь, я худая, мне все время холодно.

– Может, тебе и сказку рассказать?

– Расскажи.

– Да я ни одной не помню.

– Нет, ну давай, раз обещал.

– Ну, ладно.

Петя встал, достал с верхней полки книжку, нашел в столе фонарик. Накрыл их одеялом с головой, они были как в чуме или как в палатке.

– Ну, слушай. Сказка называется «Халиф-аист».

Минут за пять до конца рабочего дня позвонила Белка. Петя понял, что что-то случилось.