Правила секса - Брет Истон Эллис Страница 27

— В Мэриленде круто, — говорит Сьюзен.

— Я хочу переспать с тобой, Сьюзен, — говорю я.

— Что? — Притворяется, что не расслышала.

— Ты не расслышала?

— Нет. Слышала, — отвечает она. — В тот вечер мне так не показалось.

— Так что ты на это скажешь? — спрашиваю я, оставив эту ремарку висеть прямо у меня над головой.

— Мне кажется, что это вообще смешно, — говорит она.

— Как это? То есть почему ты так думаешь?

— Потому что у меня есть бойфренд, — говорит она, — припоминаешь?

На самом деле я ничего такого не помню, но все же выпаливаю:

— Это не играет роли. Это не причина, чтобы не трахаться.

— Да неужто? — спрашивает она скептически, но улыбается. — Объясни-ка.

— Ну, понимаешь ли, это как это самое… — Я присаживаюсь на кровать. — Это типа, это самое…

— Напился, — говорит Сьюзен.

Господи, имя Сьюзен такое дурацкое. Оно напоминает мне слово «синус». Она берет меня на слабо. Я прямо-таки чувствую, как она вся исходит. Она хочет.

— Где же ты была всю мою жизнь? — спрашиваю я.

— Ты знал, что я родилась в «Холидей-инн», — кажется, говорит она.

Я пялюсь на нее, совершенно недоумевая, совсем уже ебанувшись. Теперь она рядом со мной на кровати. Я продолжаю пялиться.

В конце концов я говорю:

— Просто сними одежду и ложись или стой, мне все равно, на кровати, и, это самое, не важно, родилась ли ты в «Холидей-инн». Понимаешь, о чем я?

— Прекрасно, — говорит она. — Ты случаем не на искусстве учишься все еще?

— Что? — спрашиваю я.

У меня слезятся глаза. Она приглушает свет, и все происходит на самом деле, есть там бойфренд или нет его. Я пьян, но не настолько, чтобы отказываться. В ванной общего корпуса над туалетом сегодня кто-то написал раз пятнадцать: «У Рональда Макглинна ни хуя, ни яиц».

Она поворачивается ко мне — ее плоть мерцает зеленым светом от светящихся слов на компьютерном экране — и ничего не говорит. Я ложусь на спину, и она начинает сосать и пытается засунуть палец мне в жопу. Мне хорошо, а ее от этого реально прет, и я думаю, о чем говорят в ситуациях типа этой? Ты католичка? Тебе когда-нибудь нравились «Битлы»? Или девчонок положено спрашивать про «Аэросмит»? Девчонки в средней школе, помнится, одели черные повязки в день, когда Стивен Тайлер женился. Средняя школа была отстоем. Она все отсасывает, губы влажные, но твердые. Я засовываю руки под ее футболку, щупаю ее титьки. У нее небольшая волосатая бородавка под рукой, и у меня на самом деле от этого даже не пропадает желание. Не особо возбуждает, конечно, но и желания не отбивает.

— Погоди… погоди…

Я пытаюсь стянуть трусы до конца, затем джинсы, но я на кровати, и она у меня отсасывает и пытается раздвинуть ноги еще шире, и, хотя все это вызывает у меня типа отвращение, мне чересчур хорошо, чтобы ныть. Она поднимает голову.

— Болезни? — спрашивает.

— Нет, — говорю я, хотя должен сказать «да, мандавошки» и прекратить все это.

Я снимаю ее футболку через голову, нитка зеленой слюны приклеилась к губам, когда она поднимает голову. Я прикасаюсь сбоку к ее лицу, потом расстегиваю свою рубашку, сбрасываю штаны.

— Подожди, выключи свет, — говорю я ей. Она скалится.

— Мне нравится со светом. — И кладет руки мне на грудь.

— Не, нахуй. Я хочу без света. Решай вопрос.

— Я выключу. — Она выключает. — Так лучше?

Мы снова начинаем целоваться. Что теперь произойдет, думаю я. Кто начнет жуткое порево? Что сказали бы ее родители, если б знали, что это единственное, чем она здесь занимается? Пишет хайку на своем «Эппле», хлещет водку, как какая-то свихнувшаяся алкоголичка, постоянно трахается… Отреклись бы они от нее? Дали бы ей больше денег? Что?

— О, зайка, — стонет она.

— Тебе нравится? — нашептываю я.

— Нет, — снова стонет она, — я хочу включить свет. Я хочу видеть тебя.

— Что? Не верю.

— Мне хочется знать, что я творю, — произносит она.

— Не понимаю, что тебя может смущать, — говорю я.

— Меня заводит неон, — говорит она, но свет не включает.

Я пригибаю ее голову. Она снова принимается у меня отсасывать. Я отталкиваю ее. Головой она работает достойно.

— Подожди, — говорю я, — сейчас кончу…

Она поднимает голову. Я медленно спускаюсь по ней, целую сиськи (которые типа чересчур большие) и затем, минуя живот, к ее раскрытой, распухшей пизде, проскальзываю тремя пальцами внутрь, не переставая ее облизывать. Брюс поет про Джонни-69 или еще кого, а мы трахаемся. И я кончаю — хлюп-хлюп — как в плохом стихотворении, и что потом? Ненавижу эту сторону секса. Всегда есть тот, кто хочет, и тот, кто дает, но с тем, кто дает, и с тем, кто этого хочет, бывает непросто, даже если все успешно. Она не кончила, так что я снова приникаю к ней, и на вкус она отдает семенем, и потом… что происходит, как только кончаешь? Разочарование опрокидывает навзничь. Терпеть не могу это делать, и у меня все еще стоит, так что я начинаю снова ее трахать. Теперь она хрипит, ебется вовсю — вверх, вниз, вверх, и я закрываю ее рот рукой. Она кончает, облизывая мою ладонь, сипит. Все кончено.

— Сьюзен?

— Да?

— Где «клинекс»? — спрашиваю я. — У тебя есть полотенце или еще чего?

— Ты уже кончил? — спрашивает она растерянно, лежа в темноте.

Я все еще в ней и говорю:

— О да, ну, сейчас кончу. На самом деле уже кончаю.

Я немного постанываю, натурально похрюкиваю и затем выхожу из нее. Она пытается удержать меня, но я просто прошу «клинекс».

— У меня нету, — говорит Сьюзен, затем голос ее надламывается, она начинает рыдать.

— Что? Что произошло? — настороженно спрашиваю я. — Погоди. Я же сказал тебе, я кончил.

Виктор не позвонил. Я перешла с искусства на поэзию.

Чем мы занимаемся с Франклином? Ну, ходим на вечеринки: «Мокрая среда», «Сушняк по четвергам», вечеринки в «Кладбище», в «Конце света», пятничные вечеринки, субботние вечеринки, дневные воскресные праздники.

Я пытаюсь бросить курить. Пишу в компьютерном классе письма Виктору, но не отправляю. Такое впечатление, что у Франклина никогда не бывает денег. Чтобы хоть что-то заработать, он хочет продавать кровь — может, купить наркотики, может, барыжить ими. В какой-то момент я иду в общий корпус и продаю одежду и старые пластинки. Мы много времени проводим у меня в комнате, потому что у меня двуспальная кровать. С тех пор как уехала Сара (хотя, по ее же собственному мнению, аборт не травмировал ее настолько, чтобы служить оправданием ее отсутствию), рисовать я совсем прекратила. Я присматриваю за Сеймуром, ее котом. Франклин его терпеть не может. Я тоже, но ему говорю, что кот мне нравится. Мы тусуемся в «Пункте потери чувств». Иногда Джуди, первогодка, и мы с Франклином ходим в кино в городе, и всем по барабану. «Что происходит?» — спрашиваю я себя. Мы пьем много пива. Парень из Эл-Эй, все так же в одних шортах и солнечных очках, подкатил ко мне на одной из вечеринок на прошлой неделе. Я практически пошла с ним домой, но Франклин вмешался. Франклин — идиот, на самом деле он гомерически смешон, сам того не желая. Я пришла к этому выводу не потому, что читала его писанину — фантастику «с заметным астрологическим уклоном», ужас, — а по другой причине, которой не понимаю. Я говорю ему, что мне нравятся его рассказы. Я говорю ему свой знак зодиака, и мы обсуждаем смысл и значение его рассказов, но… Я ненавижу его чертовы благовония и не знаю, зачем я так с собой поступаю, почему же я такая мазохистка. Хотя, конечно же, это из-за одного красавчика, выпускника «Хораса Манна», который затерялся в Европе. Я пытаюсь бросить курить.