Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки - Наталья Нечаева Страница 27

– Зачем?

– Здрасьте! Невесту же положено с будущим свекром знакомить.

– Кто – невеста? Какой свекор?

– Дашка, у тебя в самолете что, мозги заложило? По-русски же объясняю: этот парень жениться хочет. Влюбился с первого взгляда.

– А я-то тут при чем?

– Так на тебе жениться, дура! У него папашка какой-то крутой, Мигель, зовут его так, на своей яхте приплыл.

– Откуда?

– Из Мексики!

– А кто у него папашка?

– Откуда я знаю? Какой-то богач. Сотовой связью занимается. Мигель говорит, что он самый богатый в мире. Врет, конечно. Каждый дурак знает, что самый богатый – Билл Гейтс. Но, может, у них, в Мексике, про Гейтса не слыхали? У них же Форбса нету.

– Зовут как?

– Кого?

– Мексиканца!

– Говорю же, Мигель.

– Да не его, папашку.

– Щас. Он сто раз называл. Я даже записала, хотела у отца спросить. – Юлька долго рылась в сумках, тумбочках, аккуратно сложенных на столике журналах.

– Вот! – выудила она мятый розовый клочок. – Карлос Слим Элу.

– Что? – Я выхватила у племяшки мятую бумажку, прочла еще раз, сама.

Не может быть. Карлос Слим Элу! Действительно, самый богатый человек на земле! Только-только, в мой последний рабочий день, мы обсуждали в редакции эту новость.

Жил себе никому не известный мексиканский бизнесмен, всего третья строчка в мировом Forbes, и за несколько месяцев, благодаря росту акций, обставил вначале на семьсот миллионов долларов Уоррена Баффета, согнав его со второго места, а потом турнул с постамента самого Гейтса! Причем с колоссальным отрывом – восемь миллиардов долларов! Ох, как мы потешались над бедным Биллом, слетевшим с финансового олимпа, а заодно и над всеми Соединенными Штатами, которых просто пинком вышибли с первой строчки! И все гадали: какой он, этот Карлос? По фоткам выходило – пожилой и толстый, но мы-то, как журналисты, цену СМИшным иллюстрациям хорошо знали! Девчонки очень интересовались, есть у него дети и какого пола. И вот!

– А он точно его сын? – равнодушно уточнила я.

– Точно, – тряхнула головой Юлька. – Такой же страшный и жирный.

– А ты что, и отца видела?

– Конечно, у него тоже в фотике снимков полно. Хвастался.

– Страшный и жирный? – Я приуныла: иллюстрации коллег не врали. – Значит, ты хочешь, чтобы я с этим Квазимодо.

– А тебе как раз такие и нравятся, – простодушно отозвалась племяшка. – Дядя Марат в Куршевеле, помнишь? А Мигель даже лучше, потому что не такой старый.

– Ну и шла бы за него замуж сама, – окрысилась я. Напоминание о Марате было не из самых приятных.

– Ты че? – изумилась племяшка. – А Макс?

– Макс – нищий!

– Папка сказал, наших денег хватит, а Максик послушнее будет, потому что бедный.

– Ну-ну, – ухмыльнулась я. – Блажен, кто верует.

– Максик – атеист. Папа даже в мусульмане его не зовет. И вообще, чем ты быстрей замуж выйдешь, тем скорей перестанешь у меня его отбивать.

Снова здорово. Скажите, нужен мне этот джеймсбонд недоделанный? Все мои неприятности последних полгода – с его подачи! Но чтобы ребенок понапрасну не волновался.

– Ладно, – кивнула я. – Пошли в бар, знакомиться с Мигелем.

В конце концов, журналист я или кто? Быть рядом с сыном богатейшего человека планеты и не взять у него интервью для родной газеты? Это, извините, просто непрофессионально. Больше скажу: это – подло.

* * *

Юлька не соврала: ночной бар Reethi Rah Night, упрятанный на отдельный мысок, плотно обставленный пальмами и высокими, неизвестной породы, лопухами, празднично светился всеми цветами океанской радуги. Основная площадка бара уходила прямо в океан, надежно присобаченная на толстые, в десять охватов, сваи. Каким образом тут, над водой, умудрились посадить пальмы, представлялось совершенно неясным. Ни кадок, ни земли я не обнаружила вовсе. Пальмы просто вырастали из гладкого деревянного пола и шелестели высоко наверху, почти в недосягаемой фонарями темноте, роскошными парусными листьями.

На мигающем пятачке ломалась в танцах молодая курортная оторва, у стойки бара, в интимном розоватом полумраке, сидела публика солиднее – в основном парами, но было и несколько истинно свободных, судя по позам и взглядам, мужчин. Во вспышках мигающего как ненормальный стробоскопа я никого из знакомых не признала.

Нас тут же заметили, к Юльке подскочил кто-то вертлявый и тонкий, с африканской копной кудрей, немедленно приковылял еще один, блондинистый и стриженый, с забинтованной щиколоткой. Ни тот, ни другой меня не заинтересовали в силу возрастных ограничений. На что мне, скажите, сосунки, не достигшие дееспособного состояния?

Нас повлекли в угол, выпирающий прямо в океан. Это место, судя по всему, в баре считалось самым топовым: три столика расположились непосредственно у вычурных перилец, слева, справа и впереди была только вода. Черная, густая, с плавающими то тут, то там размазанными яркими отблесками барной иллюминации. Казалось, на далеком дне горят разноцветные фонарики. От остальной кутерьмы угол отгораживали уже знакомые мне лопухи, на этот раз торчащие из вполне привычных керамических горшков. То ли эти растения исполняли роль шумопоглотителей, то ли колонки оказались предусмотрительно развернуты в другую сторону, только тут, в люксовом аппендиксе, уровень музыки был вполне пристойным. То есть не приходилось орать, разговаривая. И сумасшедшие вспышки с танцплощадки сюда не долетали. Милый полумрак, теплый и интимный.

– Юля, это твоя старшая сестра? Познакомь! – На меня уставилось несколько пар восхищенных глаз. Девица меж присутствующих обнаружилась всего одна, узкоглазая, скуластенькая, миниатюрная – точь-в точь лакированное нэцке. Японка? Кореянка? Китаянка? Но азиатка вдруг заговорила на чисто русском языке:

– Мигель с Хуаном пять минут назад ушли, решили, что вы уже не придете.

– Как это? – возмутилась племяшка. – Мы, можно сказать, даже чаю с дороги не попили, чтобы успеть! А Дашка вообще из самой Москвы быстрее скорости звука летела! – Она достала телефон и через секунду возмущенно завопила в трубку, чтобы Мигель немедленно возвращался, иначе она не будет учить его русскому языку.

– Юлька, ты что, педагогом подрабатываешь? – ущипнула я несносную девчонку.

– Щас! – отмахнулась та. – Он очень хочет научиться ругаться по-русски, в Москву на зимние каникулы собрался. Ну, я его мату и учу. Чтоб во всеоружии был.

– Как на каникулы? – я помертвела. Даже пропустила мимо ушей сообщение об уроках русского матерного. – Он что, студент? Лет сколько?

– А я знаю? Восемнадцать точно есть.

– Юлька. – Я поняла, что пала жертвой тривиального вранья. Племяшке просто очень хотелось на ночную тусу, вот и придумала влюбленного Мигеля. А я – клюнула. Ну, разве можно быть такой доверчивой дурой?