Bang-bang. Бэнг-бэнг - Мацуо Монро Страница 27

Это — ступор. Это — зависание системы. Это — иллюзия свободы выбора.

С щелчком откидывается крышка телефона. Сама собой. Я в этом никакого участия не принимаю. Я сижу и слушаю звуки, доносящиеся с кухни. Там Судзуки Муцуми готовит дрянной кофе. Мои пальцы бестолково нажимают на кнопки. Они набирают тридцатичетырехзначный номер. Потом — двадцатидвухзначный. За ним — сорокашестизначный… Тихие «пи-пип», которые издает телефон каждый раз, когда мой палец давит на овальную кнопочку с цифрой, вгоняют меня в транс. Эти кнопки — что-то вроде четок буддийского монаха. Я медитирую.

Я сижу и гоню все мысли, которые нарушают зеркальную гладь озера моего духа. Я визуализирую цветок лотоса в точке тандэн. Я ощущаю поток ци, омывающий серебристым ручейком мои потроха. Я веду счет вдохам и выдохам, дохожу до десяти; начинаю считать только выдохи, дохожу до десяти; считаю только вдохи. Проделав весь цикл, начинаю сначала. Не забывая нажимать на светящиеся кнопочки, чтобы слышать медитативное «пи-пип».

— Надеюсь, ты не в полицию звонишь? — раздается над ухом голос Муцуми.

Я вздрагиваю и быстро захлопываю телефон. У меня ощущение, будто меня поймали за сеансом онанизма.

Она ставит свой идиотский поднос на столик.

— Не нужно этого делать. В смысле, звонить, — она говорит тихо и как-то печально. — Он такую возможность предусмотрел.

— Да? — говорю, пытаясь чтобы это прозвучало как можно более недоверчиво.

Она садится на диван и снова поджимает одну ногу под себя. Берет с подноса чашку и, подержав с минуту, ставит обратно. Я к своей даже не притрагиваюсь.

— Ты разве не знаешь? — она старается не смотреть на меня.

Желание избежать визуального контакта говорит об одном — я в дерьме. И в том, чтобы меня туда запихнуть, она принимала непосредственное участие.

— Нет, я ничего не знаю. Как оказалось, даже меньше, чем ничего…

— Тебя ищет полиция. За убийство. Вернее, за двойное убийство. Какая-то супружеская пара. Имен я не знаю… Иногда по телевизору объявляют, мол, разыскивается такой-то такой-то. Про эту семейную пару говорили тоже… Сначала рассказали про них, а потом уже про того, кто разыскивается за их убийство, то есть про тебя. Кстати, у парня, которого убили, знакомое лицо…

— Но я никого не убивал!

— Ну, конечно, — кивает она и мягко улыбается. — Я и не думала, что это ты. Так думает полиция. Потому я и сказала тебе, чтобы ты не очень-то туда названивал.

Мне становится трудно дышать. Это не приступ бронхиальной астмы. Это не попавший в дыхательное горло инородный предмет. Дышать тяжело из-за густого запаха кроличьей шерсти. Пахнет так, будто в комнате находится несколько сотен отчаянно воняющих кроликов.

Солнечный свет меркнет. В наступившем полумраке кожа Муцуми светится, будто намазанная фосфором. Я медленно поворачиваю голову к окну.

На меня в упор смотрит огромный глаз Кролика-мясоеда, перечеркнутый крест-накрест оконной рамой.

Лицу почему-то холодно. Холодно и мокро. Похоже, что я нырнул на большую глубину, куда не проникают лучи солнца. Откуда-то сверху, с поверхности, до меня доносится голос:

— Давай-давай, открывай глаза. Что ты там увидел? Что заставило тебя отключиться? Говори первое, что приходит на ум. Не думай, не анализируй. Просто скажи, что ты увидел в окне?

Голос настойчивый. Он тянет меня вверх. Преодолевая сопротивление чудовищной толщи воды, я медленно всплываю. Далеко наверху уже видно светлое пятно… Голос не унимается:

— Не молчи. Скажи, что ты увидел? Не пытайся продумать ответ. Говори любую чушь, которая лезет в голову.

Свет все ближе и ближе. С каждым мгновением скорость всплытия увеличивается. Конечно, так и должно быть, ведь уменьшается давление на меня.

Наконец, с судорожным всхлипом я выныриваю на поверхность. Хватаю ртом воздух. Молочу руками по воде, которая вдруг превращается в мягкую обивку кресла. Еще ничего толком не соображая, провожу ладонью по лицу. Оно мокрое.

Голос совсем рядом:

— Ну так что же ты увидел за окном?

Я открываю глаза. Первое, что вижу — склонившегося надо мной человека. Лицо слегка расплывается, будто я смотрю на него сквозь тонкий слой подернутой рябью воды. Но я вижу, что его губы шевелятся, глаза сверлят меня.

— Что это было? Ты можешь ответить?

— Может, еще воды? — раздается другой голос. Женский.

— Нет, он уже пришел в себя. Сейчас все будет хорошо. Он ничего не сказал, прежде чем вырубиться?

— Нет. Просто посмотрел в окно.

— Ты уверена, что он чего-то испугался?

— Ты бы видел его лицо в этот момент. Я и сама-то занервничала…

Я резко сажусь. Человек, склонившийся надо мной, едва успевает выпрямиться. Тут же накатывает тошнота, а сердце выделывает головокружительный кульбит.

— Эй, — говорит мужчина, — осторожнее. Давление…

В голове проясняется.

Да, конечно, этот человек в застиранной до белизны рубашке американских морских пехотинцев и линялых джинсах, этот человек с коротким ежиком осветленных волос и лицом положительного героя из мыльной оперы, этот человек, озабоченно хмурящий брови и смотрящий на меня с таким сочувствием, что хочется расплакаться от жалости к себе… Этот человек и есть мой знакомый любитель суицидов. Тот самый чокнутый засранец, который, по идее, должен бы сейчас кровожадно вертеть в руке нож, примериваясь, что мне отрезать для начала.

Вместо ножа у него пустой стакан, из которого, судя по всему, меня и поливали. Вместо ожерелья из человеческих ушей — солнцезащитные очки Ray-Ban, засунутые дужкой в верхнюю петельку на рубашке. Вместо сумасшедшего оскала и ниточки слюны изо рта — приветливая улыбка, которую любая дура в возрасте от десяти до девяноста назовут очень милой.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает меня маньяк-очаровашка. И хлопает своими длиннющими ресницами, при виде которых любая дура в возрасте от десяти до девяноста потеряла бы голову.

Ну и я, понятное дело, отвечаю в своей обычной манере:

— Пошел ты!

Я ведь не какая-нибудь слабоумная девица, падающая в обморок при виде смазливой мордашки. Я крутой парень, отключающийся только при виде Кролика-мясоеда. Ко всему остальному я равнодушен. В том числе, и к таким вот ребятам, которые, наверное, даже сидя на горшке не утрачивают харизмы.

— Ну все, теперь он точно пришел в себя, — смеется этот псих, оборачиваясь.

Я слежу за его взглядом. На диване за его спиной сидит Муцуми, уставившись на испачканного краской карпа. Рядом с ее плечом я вижу чей-то локоть. Владельца локтя закрывает маньяк. Заметив, что я пытаюсь разглядеть еще одного гостя, этот харизматичный ублюдок ухмыляется и делает шаг в сторону.