Возвращение - Дзиро Осараги Страница 27

— Он описывает в романе храмы Малакки и испанскую крепость.

— Холм Святого Джона! — вырвалось у художника. — Это был холм, на котором стояла крепость. Одно упоминание вызывает у меня тоску по этим местам. К счастью, у меня сохранились эскизы того времени, так как я послал их в Японию ещё до окончания войны. А о чём этот роман? Смогу ли я сделать к нему иллюстрации?

Они всё ещё стояли на земляном полу. Девушка открыла свою сумку и достала рукопись. Онодзаки вновь обратил внимание на её пышные локоны и наконец прочитал её имя на полученной визитной карточке.

— Фирма Etoile. Госпожа Банко, не правда ли? Мория.

— Я произношу своё имя как Томоко.

Онодзаки неправильно произнёс китайский иероглиф, означающий «товарищ». В эти дни, когда Онодзаки сильно выпивал, он забывал обо всём, что происходило раньше, и имя Томоко Мория не вызвало у него никаких ассоциаций.

— А вы мне позволите прочитать рукопись? Она очень длинная?

— Только тридцать страниц.

— Я прочитаю её и скажу, готов ли я сделать рисунки к ней. Раньше я довольно часто иллюстрировал книги. Полагаю, что за это платят так же мало, как и тогда.

Томоко пришла в некоторое замешательство, и её лицо приобрело пшеничный цвет, что только подчёркивало её молодость и чистоту.

— О, я вернусь сейчас в редакцию и узнаю.

— В этом нет необходимости. — Художник махнул рукой. — Дело не в деньгах. Я только хотел сказать, что я не собираюсь стать профессиональным иллюстратором. Может, я и выгляжу бедным, на самом деле я миллионер, один из новых дзайбацу. Поэтому я, естественно, не могу тратить своё время на банальные рисунки. Однако вы ведь сказали, что речь идёт о Малакке. Но я всё же должен прочитать эту рукопись, чтобы решить, могу ли я взяться за эту работу. Вы подождёте здесь или предпочитаете пойти погулять?

— Если вы не возражаете, я подожду здесь.

— Я не могу проводить вас в мою студию. Но отсюда открывается хороший вид. Подожди минутку, я достану вам стул.

Он зашёл в конторку управляющего и принёс грубо сколоченный стул.

— Пол здесь грязный, похоже, люди чистят о него свою обувь. Поставьте лучше стул под вишнёвое дерево.

Томоко так и поступила, думая, как странно молодым выглядит художник, несмотря на свои седые волосы.

Усадив Томоко под сакурой, сам Онодзаки примостился удобно на лестнице и, разложив рукопись на коленях, начал читать её вслух, предложение за предложением как монолог. Томоко смотрела на ветки сакуры над её головой, но внутри её раздирал смех, который она с трудом сдерживала.

— Мм-Малакка…

Она повернулась так, чтобы не видеть его, но небольшой смешок так и вырывался из неё. Она кусала свои губы, пытаясь всеми силами остановить его, однако рука, держащая сумку на коленях, продолжала дрожать. Вот уж, действительно, смех молодых невозможно остановить.

Художник продолжал читать, не обращая внимания на Томоко, и периодически в зависимости от абзаца изменял интонацию своего голоса. Вдруг его голос перестал звучать, и некоторое время он читал про себя. Затем он ударил по странице сжатым кулаком и закричал:

— Он не прав, не прав! Малакка совсем не такая. Он лгун! Возможно, он и был в Малакке, но её не видел. Ложь, сплошная ложь! — И он запустил руку в свои длинные белые волосы.

Поведение Онодзаки было наполовину разыгранным спектаклем в хорошем смысле слова, ибо, не пытаясь кого-либо обмануть, он безмерно преувеличивал мелкие погрешности и подчёркивал свою реакцию широкими театральными жестами, стараясь таким образом разнообразить свою скучную ежедневную рутину. Конечно, это в значительной степени зависело от того, с кем он имел дело. Театральная игра на одних действовала, а на других нет.

Онодзаки обхватил свою голову обеими руками в позе глубокой задумчивости, которая вызвала у Томоко беспокойство: может, он собирается отказаться от предложения. Она работала в журнале очень недолго и была слишком простодушна и неопытна, чтобы не быть испуганной разыгранным Онодзаки спектаклем. Улыбка исчезла с её лица, и она молча внимательно наблюдала за художником.

Погода была ещё холодной, несмотря на то, что цветы сакуры полностью распустились. Светило солнце, но воздух был всё ещё прохладным. Художник почувствовал поразительную гармонию между холодным безоблачным небом и серьёзной молодой девушкой. Томоко выглядела очень милой, сидя вполоборота к нему под цветущей сакурой, и линия от её груди до плеча вместе с сумочкой, которую она держала в своих руках, была женственной, деликатной и чистой.

— Значит, я не могу обратиться к вам с этой просьбой?

Она могла и не говорить этого, ибо Онодзаки принял решение взяться за эту работу, как только эта молодая милая девушка попросила его. Однако он вздохнул как тяжело больной и вновь разразился тирадой в защиту далёкого города, который он так хорошо знал.

— Малакка совершенно не такая. Действительно, не такая… Цвета сочные и радостные, напряжённые, но мягкие. Более того, милая девушка, я абсолютно убеждён, что на улицах Малакки не стояли почтовые ящики, и, когда я был там, было невозможно забрести в табачную лавку и стащить сигареты.

— Могу ли я попросить вас нарисовать так, как вы хотите?

— Как я хочу?.. Да, да, нарисовать Малакку, которую я знаю!

Томоко вздохнула с облегчением.

— Если вы согласны на эти условия…

Художник наконец перестал играть свою трагическую роль и по-детски улыбнулся, что превратило его в совершенно другого человека.

— Конечно, я нарисую.

— Тогда, когда я могла бы прийти за рисунками? Нас очень поджимают сроки. Если я приду в среду на будущей неделе, вам будет удобно?

— Конечно. — Он стал ещё более великодушным. — Но ведь ваша редакция находится на улице Гиндза, не так ли? Тогда вам можно специально сюда не приходить. Я сам доставлю рисунки. И я сделаю кое-что ещё. Один из рисунков я нарисую в цвете. Нет, я не надеюсь, что вы напечатаете цветные иллюстрации. Я просто хочу вам показать, какие красивые и сочные цвета можно увидеть на улицах Малакки. И этот рисунок будет мой подарок вам, милая девушка.

На улице Томоко Мория, освободившись от своих официальных обязанностей, вновь почувствовала себя беззаботной и полной жизни, и её походка напоминала движения маленькой рыбки, плывущей по течению. Воздух был холодный, но весна уже наступила, из окна электрички было видно, что ивы на пустырях были окутаны зелёной дымкой. Во всём, что она видела, Томоко чувствовала, что новая жизнь начинается прямо на её глазах, и она была счастлива. Её сердце не омрачали горе и страдания, которые всюду бросались в глаза в послевоенном Токио. Помимо работы в современном пошивочном ателье она недавно стала также внештатным сотрудником редакции журнала Etoile, для которого иногда писала статьи о тенденциях в моде. Всё это гарантировало ей стабильный доход.