Бэстолочь - Юрий Вяземский Страница 27

О своей деятельности «на театре» Кирилл не любил вспоминать. Проработал он в театре чуть более года после окончания училища. Ни одной мало-мальской роли ему там сыграть не дали, об «интеллектуальности» его ни разу не вспомнили и даже выходы со словами позволяли крайне редко и с неохотой, зато в массовку ставили чуть ли не каждый спектакль.

Мало того что не давали играть в театре, но и с кино ему отношения испортили!

На последних курсах училища Кирилла неожиданно стали снимать. Предложили ему сперва небольшую роль, потом, когда он снялся в ней и обратил на себя внимание, предложили роль покрупнее, а когда Кирилл из училища был взят в академический театр, трижды предлагали ему главные роли. И трижды его не отпустили из театра.

Один раз театр в самый неподходящий для Кирилла момент отбыл на гастроли. Другой раз съемки должны были состояться на Урале и состоялись там, но, увы, без участия Кирилла, который в это время с легкой руки театральной администрации и в назидание всем «молодым кинолюбителям» особенно активно участвовал в массовках. А в третий раз, как говорил Олегин, просто «у-зяли и не у-ыпустили», то есть директор театра позвонил на студию и заявил, что Нестеров не сможет: дескать, молодой кадр, должен входить в рабочую атмосферу и нечего ему с самого начала «отвлекаться на посторонние дела». И те, на студии, быстренько от него отказались – не Смоктуновский же! – и подыскали на роль другого артиста.

А дальше с Кириллом произошло то, чего боятся даже маститые актеры: Кирилл попал в «черный список». В киношных кругах распространился слух, что Нестеров может подвести, и с ним перестали связываться. Действительно, с какой стати: пригласишь его на роль, утвердишь, соберешься снимать, а он в последний момент возьмет и подведет тебя. Ну да, не он сам, да, из театра его не отпустят. Но тебе-то от этого не легче! Придется бороться за него: то есть звонить в театр, упрашивать, уговаривать, угрожать, умолять, обращаться в инстанции, просить, чтобы оттуда нажали на театральное руководство. Какого черта! Да и кто он, в конце концов, такой, чтобы тратить на него съемочные дни и собственные нервы!

Естественно, не тратили и приглашать перестали.

К черту о театре! Что там вспоминать! «Одного и того же режиссера» Кирилл почти не видел; во всяком случае, тот наверняка не подозревал о наличии в труппе Кирилла Нестерова. Что же до всего прочего «одного и того же коллектива», то он и вправду был одним и тем же: одни и те же играли во всех спектаклях и одни и те же почти нигде не играли; одни и те же ни в грош его не ставили, помыкали им, насмехались над ним и одни и те же утешали его, вербовали в собратья по несчастью и в собутыльники по совместительству.

«Не горюй, Кирилл, – говорили ему. – Подумаешь, не дают тебе серьезной работы. А кому ее дают-то? Вон мы уже почти шесть лет здесь торчим на одной массовке. А ты без году неделя как пришел в театр. У тебя, как говорится, вся жизнь впереди».

Да, конечно же, вся жизнь впереди! Еще успеешь получить настоящую роль; если будешь себя хорошо вести, лет через пятнадцать – двадцать обязательно ее получишь! Но что тебе тогда смогут предложить? Старика Сорина в «Чайке»? Прекрасная роль и текст прекрасный, словно специально для Кирилла написанный. В молодости когда-то хотел сделаться литератором и не сделался. Хотел красиво говорить, а говорил отвратительно. Хотел жениться – и развелся. И даже от действительного статского советника добровольно отказался, в тот самый день, когда связался со всем этим театром… Сорина – в лучшем случае, а то и Фирса в «Вишневом саду»: «Уехали! Забыли старика!» Точнее и не придумаешь! Зато как эффектно звучит: «Успех к Кириллу Нестерову пришел не сразу. Но Кирилл не терял надежды, неустанно работал над собой, совершенствовал свое актерское мастерство и в возрасте шестидесяти пяти лет дебютировал на сцене прославленного московского театра, виртуозно создав сложнейший образ чеховского Фирса».

Как знать, может быть, и правда всю жизнь к Фирсу этому готовился и не ушел бы из театра. По крайней мере, с каждым годом все труднее было бы из него уйти, ибо чем меньше тебе дает театр, тем крепче ты к нему привязываешься, тем настойчивее убеждаешь себя в том, что нельзя актеру без театра.

Но Кириллу помог случай. Одна добрая душа, небезучастная к судьбе Кирилла и его мытарствам на театре, вдобавок когда-то сама на этом же именно театре намыкавшаяся и сильно недолюбливавшая весь его дружный коллектив, замолвила за Кирилла словечко на студии, в результате чего ему хоть и нехотя, но предложили штатное место. Но директор театра решил иначе: сначала отработай положенное по распределению, а потом катись на все четыре стороны. Именно на все четыре стороны, потому как кто же будет целый год держать для тебя ставку, тем более с трудом выбитую и нехотя данную!

И опять помог случай. В тот же день, точнее, чуть ли не через минуту после того, как Кирилл покинул кабинет директора и отправился дорабатывать положенное ему по распределению, навстречу ему в коридоре попался завтруппой…

Странный был человек. Имел, например, обыкновение, встречаясь с Кириллом в коридоре, останавливаться и удивленно восклицать, так, чтобы все слышали: «Нестеров? Вы еще у нас работаете? А я полагал, что вас уже давно выгнали за бездарность». Это он так шутил. И каждый раз хлопал Кирилла по плечу и сообщал ему, что он шутит.

В этот раз он, однако, не удивился встрече, а, подойдя к Кириллу, дружески его обнадежил: «Кирилл, не переживайте так! Бездари, как вы, тоже нужны театру. Иначе кто же будет формировать массовку».

И тут стряслось непредвиденное. То ли разум у Кирилла помутился, и забурлило и заклокотало в нем глубинное, подсознательное; то ли хваленый Кириллов барьер дал-таки наконец трещину, и сквозь нее хлынули наружу все с детства накопленные там мучения и унижения; то ли еще что-то – но только Кирилл вдруг подскочил к завтруппой, схватил его левой рукой за грудки, а правой принялся хлестать по физиономии на глазах тех, кто случился в ту пору в коридоре. Раз десять успел хлестануть, пока его не оттащили от жертвы.

Через пять минут о происшествии знал уже весь театр, а через полчаса у Кирилла состоялась повторная беседа с директором, который в присутствии завтруппой объявил Кириллу, что завтра же увольняет его из театра, «дело» его передает в следственные органы и что приложит все усилия к тому, чтобы Кирилл больше нигде не смог устроиться, не только на «Мосфильме», но и в самой последней захолустной дыре.

Директор славился своими могучими связями и редкостной безжалостностью. Он бы наверняка выполнил все свои обещания, но ему помешал завтруппой. Он вдруг заявил директору, что «молодой человек» ни в чем не виноват, что в «имевшем место инциденте» виноват лишь он сам, завтруппой, ибо сам «нагло спровоцировал молодого человека», что «никакие уголовно-процессуальные инициативы директора в отношении молодого человека он как пострадавший не поддержит», а, наоборот, будет «категорически все отрицать»; короче, потребовал от директора, чтобы тот замял дело, а если его трудно будет замять, чтобы применил административные меры к нему, завтруппой, как к «причине недоразумения». В результате получил-таки искомый выговор («за серьезные упущения в деле воспитания молодых кадров»), а Кириллу с удивительной поспешностью подписали заявление об уходе из театра и дали весьма приличную характеристику.