Семья Мускат - Исаак Башевис Зингер Страница 27

«Прежде чем человеку преставиться, является к нему Ангел Смерти, тысячеглазый и внушающий великий страх, с обнаженным мечом в руке. И искушает он умирающего проклясть Бога и превознести идолов. И коль скоро слаб человек и объят страхом смерти, может он пасть и всего за один час утратить веру. Вот почему в старые времена, когда умирающий падал на постель при последнем издыхании, призывал он к себе десять свидетелей и во всеуслышание отказывался от слов, кои произносил, прежде чем душе его отлететь, а также от дурных мыслей, внушенных ему сатаной. И обычай сей подобает блюсти всякому богобоязненному смертному».

Мешулам закрыл книгу. То, что из всех стоящих на полке книг он достал именно эту, было дурным знаком. Да, жизнь его подходит к концу. Но и к смерти он не готов. Он еще не покаялся, не раздал деньги на благотворительность, не распорядился своим завещанием. Правда, где-то в недрах железного сейфа лежали бумаги с его указаниями, но бумаги эти не были еще подписаны свидетелями, не были скреплены сургучной печатью. Мешулам попытался вспомнить, что в них было написано, но не смог. Он лег на диван, прислонившись головой к высокой спинке, и вскоре, всхрапнув, погрузился в глубокий сон. Когда он проснулся, сквозь матовые оконные стекла пробивались первые солнечные лучи.

2

В ту ночь никак не могла уснуть и Адаса. Ее разбудили дрожащие от ветра оконные стекла, и с этой минуты она уже не сомкнула глаз. Она села в постели, зажгла лампу и осмотрелась. Рыбки в аквариуме неподвижно лежали на дне, среди мха и разноцветных камушков. На стуле лежали ее платье, нижняя юбка, блузка. Туфли почему-то стояли на столе — она сама не помнила, когда их туда поставила. Чулки валялись на полу. Она обхватила руками голову. Неужели это произошло? Неужели она влюбилась? И в кого — в провинциального парня в хасидском лапсердаке? А что, если узнает отец? И мама? И дядя Абрам? И Клоня? Что же теперь будет?! Ее дед уже договорился с Фишлом. Можно считать, что она помолвлена.

Ни о чем другом Адаса думать не могла. Она встала с постели, всунула ноги в тапочки и подошла к столу. Достала из ящика дневник, толстую книгу с золотым обрезом и тиснением на обложке, и принялась его листать. Между страниц вложены были сухие цветы и увядшие листья, от которых остались лишь хрупкие скелетики. Поля были разрисованы розочками, кистями винограда, змеями, крошечными, забавными фигурками, волосатыми и с рогами, рыбьими плавниками и перепончатыми лапами. Чего тут только не было: и крути, и точки, и косые линии, и ключи, — тайный смысл всего этого многообразия известен был только одной Адасе. Дневник она начала вести, когда была еще совсем ребенком, в третьем классе, детским почерком, с грамматическими ошибками. Теперь она выросла. Детство прошло, как сон.

Она переворачивала страницы, читая наугад отдельные записи. Некоторые казались ей теперь не по возрасту зрелыми, другие — наивными и глупыми. При этом каждая страница дышала страданием и тоской. Какие только несчастья не выпали на ее долю! Сколько она всего натерпелась — от учителей, одноклассников, двоюродных братьев и сестер! С нежностью писала она только о двух людях — о матери и о дяде Абраме. На одной странице значилось: «В чем смысл жизни? Я всегда одинока, и никто меня не понимает. Если я не справлюсь со своей гордыней, к чему тогда жить? Боже, научи меня покорности».

На другой странице, под словами песни, которую записала ей Клоня, она прочла: «Придет ли когда-нибудь мой суженый? Как он будет выглядеть? Я не знаю его, а он не знает меня; я для него не существую. Но судьба непременно приведет его к моей двери. А что если он так никогда и не появится на свет? Может, мне уготовано остаться одной на всю жизнь, до самого конца?» Под этой записью она изобразила трех крошечных рыбок. Что они собой подразумевали, она теперь уже забыла.

Адаса подставила стул к столу, села, опустила перо в чернильницу и пододвинула к себе дневник. И тут за дверью раздались шаги. Девушка бросилась обратно в постель и юркнула под одеяло. Дверь открылась, и в комнату в красном кимоно вошла мать. На голове у нее был желтый шарф, из-под которого выбивались седеющие волосы.

— Адаса, ты спишь? Почему горит свет?

Девушка открыла глаза:

— Никак не могла заснуть. Пробовала читать.

— И мне тоже не спится. Шумит ветер, да и на душе неспокойно. Кстати, у твоего отца появилось новое достижение — он храпит.

— Папа храпел всегда.

— Не так, как теперь. Должно быть, у него полипы.

— Мам, ложись со мной.

— Зачем? Для двоих твоя постель мала. К тому же ты лягаешься.

— Я не буду.

— Нет, посижу рядом. Когда я лежу, у меня ломит в костях. Послушай, Адаса, у меня к тебе серьезный разговор. Ты же знаешь, дитя мое, как я тебя люблю. У меня ведь никого нет на свете, кроме тебя. Твой отец, да хранит его Господь, только о себе и думает.

— Пожалуйста, перестань говорить такое про папу.

— Я ничего против него не имею. Его не переделаешь. Живет он только для себя одного, как животное. Я уже к этому привыкла. Но тебе я желаю счастья. Мне хочется, чтобы ты была счастлива. В отличие от меня.

— Мама, к чему ты все это говоришь?

— Я всегда была противницей браков по расчету. Мне ли не знать, что бывает, когда молодые люди женятся не по любви. И тем не менее… и тем не менее ты поступаешь неправильно, дитя мое. Во-первых, Фишл — приличный парень, разумный, толковый коммерсант. Такого, как он, не каждый день встретишь. Ну а во-вторых, у его деда денег — куры не клюют, и в один прекрасный день — хотя, видит Бог, я желаю ему долгих лет жизни — все его имущество достанется Фишлу.

— Мама, забудь про это. Я за него все равно не пойду.

— Дай мне договорить. Ты, наверно, думаешь, что твои родители — люди обеспеченные. Увы, ты ошибаешься. У твоего отца кое-что отложено — на черный день, как говорится, хватит. Эти деньги он не потратит ни за что на свете. Поэтому ты — девушка без приданого, к тому же еще и не очень здоровая. Вот как обстоят дела. Теперь ты знаешь всю правду.

— Я не понимаю, что ты от меня хочешь, мама.

— Твой дед упрям, как мул, он не отступится. Он уже распорядился, чтобы Копл перестал платить нам еженедельное содержание. И пригрозил, что в своем завещании не оставит нам ни гроша, и ему можно верить. Мы останемся без копейки. Твой отец — сама знаешь — прокормить семью не в состоянии. Он может только есть и спать. У меня же со здоровьем плохо, гораздо хуже, чем ты думаешь. Один Бог знает, сколько я еще протяну.

— Мама!

— Не перебивай меня. Ничего плохого про твоего дядю Абрама я сказать не хочу. Лично мне он нравится, я искренне к нему привязана. Но полагаться на него нельзя. Он и свою жену сделал несчастной, да и другой женщине, как ее?.. Иде Прагер тоже счастья не принес. Его собственные дочери сидят без гроша. А теперь он таскается к нам и подговаривает нас, чтобы досадить твоему деду.

— Не смей говорить о дяде Абраме ничего плохого. Я его люблю.