Бог, страх и свобода - Денис Драгунский Страница 27

Несвоевременная страсть

Печаль по тоталитаризму естественна, но государство уже не способно ее утолить.

Не будет вам тоталитаризма, дорогие товарищи. Ни искренне мечтающим простакам, ни умникам-мазохистам.

И не потому, что в стране уже укоренился капитализм, а также его верные спутники — компьютер с Интернетом, коротковолновый приемник и масса туристических фирм, готовых за весьма скромную сумму (доступную, кстати, многим представителям широких масс) перенести тебя к теплым морям в разгар русской зимы. И не потому, что границы с Украиной и Казахстаном у нас нет, все недовольные могут взять ноги в руки — и бегом, кто в Польшу, кто в Афганистан. И уж конечно не потому, что в сознание народа давно уже проникли ценности свободы и права. Ничего туда не проникло, и ничего там нет, кроме желания снова обнять сапоги строгого папаши. «My father, right or wrong!» — так можно перефразировать британско-фашистский тезис о родине, которая хороша потому, что она моя, а права она или нет — неважно.

Однако общенародный папаша, чьи сапоги (ну ладно, колени) хочет обнять широкая малообеспеченная масса, чувствует себя очень неуютно от таких проявлений сыновней страсти. И надо сказать, увертывается очень ловко и решительно. Понятно почему. Уж не только потому, что на дворе, слава богу, XXI век и перед Европой неудобно. Хотя, конечно, и эти моменты играют свою роль — недаром он (Президент то есть) всякий раз строго напоминает: «О возвращении в прошлое не может быть и речи!» Напоминает граду и миру. В особенности миру.

Но есть еще одна, важнейшая, на мой взгляд, причина, не позволяющая отцу нации слишком крепко обниматься со своим народом, то есть, собственно, принимать на себя роль именно отца, а не просто демократически избранного главы государства.

Потому что отец — это не только право поставить детей в угол. Это еще и обязанность регулярно ставить на стол кошелку с едой. И в семейном смысле, и тем более в государственном.

Вот тут и пролегает непроходимая граница между тоталитаризмом и деспотизмом (тиранией, диктатурой и так далее).

Всё вне государства!

Бенито Муссолини, основатель и главный инженер тоталитаризма, говорил как раз наоборот: «Все — в государстве. Ничего вне государства, ничего, кроме государства, ничего против государства». Последний тезис неспецифичен для тоталитаризма. Антигосударственная деятельность не приветствуется нигде, ни в демократической Англии, ни в авторитарном Сингапуре, ни даже в африканских «несостоявшихся государствах». Пусть они сто раз несостоявшиеся, но все равно не любят, когда из джунглей выходит банда повстанцев и предъявляет претензии на власть.

Гораздо важнее тезис «ничего вне и кроме государства». Что это значит? Это всего лишь формула тоталитарного общественного договора. Это значит, что государство не только овладевает экономикой и политикой, культурой и частной жизнью граждан. Это значит, что государство — взамен полной политической покорности, безупречных налоговых платежей и обильных поставок пушечного мяса — берет на себя все социальные сервисы.

Вот, собственно, главный признак тоталитаризма: максимально развитая система социальных сервисов, бесплатных или по копеечной цене. Образование (от яслей до докторантуры, включая кружки фотолюбителей, водителей и собаководов), медицинское обслуживание (кстати, только в тоталитарной стране существовало такое барство, как вызов участкового врача на дом по первому чиху, и совершенно бесплатно). А также реальное пенсионное обеспечение, культурный досуг, массовый спорт, широкая сеть библиотек, социальное жилье, дешевый транспорт, искусственно поддерживаемые низкие цены на хлеб, молоко, детскую одежду, книги и билеты в кино, театр, музей.

И все это было государственным. Клуб комнатнодекоративного собаководства мог быть общественным, но существовал под контролем и с разрешения государства.

То есть практически бесплатное всё в обмен на практически бесплатный труд (включая ратный) и практически безграничную лояльность. Это «бесплатное всё» было самой лучшей матрицей для пропаганды единства и сплоченности. Оно само было этой пропагандой.

Тоталитаризм — это во вторую очередь политический сыск, бесправие, угнетение меньшинств, концлагеря и война. Это признаки деспотизма и милитаризма, каковые неприятные явления непременно сопровождают тоталитаризм. И многие принимают их за лицо тоталитаризма. Но это скорее устрашающая маска.

Любой деспотический режим есть явление верхушечное (в социальном смысле) и центральное (в смысле географическом). Всегда есть местечко «в глухой провинции, у моря», где можно укрыться от Цезаря и его хищных фаворитов. В деспотическом режиме всегда есть что-то, «кроме государства» и «вне государства»: можно жить в глухой деревне и питаться молоком собственной коровы — полведра выпил сам, остальное отдал соседу за картошку. Плюс огородик, охота, то да се…

При тоталитаризме такие фокусы не проходят: если коллективизация, то сплошная. Молоко и картофель надо сдавать государству. А что касается попытки купить дом в деревне и зажить отшельником, то на это есть закон против тунеядства.

Есть принуждение внеэкономическое, как писали классики. Это когда палкой. Есть экономическое — это когда деньгами. Тоталитаризм, широко и вольготно употребляя палку (винтовку, колючую проволоку), в основном пользовался социальным принуждением. Когда «ничего вне государства», когда кругом масса социальных учреждений, то гражданин падал в них, как гриб в лукошко. Ибо краями лукошка были границы страны, крепко охраняемые изнутри. Довольно скоро гражданин начинал воспринимать такую жизнь как бесспорное благо. «Как хорошо, что наяву я не в Америке живу!» — был такой стишок известного поэта про мальчика, которому приснились ужасы Запада. И в других тоталитарных государствах существовали ужасающие мифы про «зарубежный кошмар».

Да, конечно, при тоталитаризме была элита, был и некий придонный слой. Но и элита общества, и его подонки время от времени сполна хлебали тоталитарного деспотизма — как бы в ответ на то, что они жили «вне государства», на виллах и помойках. Ответом на такую фронду были расстрелы и массовые высылки.

Не то теперь. У нас теперь почти всё вне государства.

Российское государство поспешно и радостно расстается с унаследованной от тоталитаризма системой социальных сервисов. Со всей сразу. «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым», — говорил бородатый основоположник коммунистического тоталитаризма. Особенно смешно старикам, которые теперь будут покупать дорогие лекарства и платить за квартиры по полной стоимости.

Цветок засохший, бездуханный

Деспотических государств на планете множество. Тоталитарных — по пальцам можно пересчитать. Хотя попытки устроить себе уютный маленький тоталитаризм делались в 30-е годы по всей Восточной и Южной Европе, от Эстонии до Болгарии и далее на запад, к Португалии. Ожившее чудо из древнегреческого гербария. Цветок двух с половиной тысяч лет от роду, упрямый замысел Платона.

Однако настоящий, полнокровный тоталитаризм получился только у Германии, Италии, России. У России — лучше всех. Никакому частнику не давалось никаких поблажек. Северная Корея и Куба были специфическими копиями советского тоталитарного режима. Страны социалистического лагеря были скорее деспотическими — там сохранялись крупинки свободного бизнеса. Китай тоже — ведь там не платили пенсий (и сейчас не платят).