Отель "Ирис" - Еко Огава Страница 27

Мне стало нечем дышать и показалось, что в шкафу больше не осталось воздуха. После того как женщина разберется с мужчиной, она вытащит меня из шкафа и ногтем указательного пальца крестообразно вспорет мне живот. Я чуть не закричала. И вдруг поняла, что для меня самое страшное. Пока они остаются в комнате, я не могу выйти. Позвать на ПОМОЩЬ я тоже не могу. И буду вынуждена оставаться до вечера в этом темном ящике.

Я была в таком отчаянии, что потеряла сознание. Впервые в жизни я узнала, какие страдания вызывает невозможность дышать. Однако в тот момент, когда я теряла сознание, то почувствовала себя значительно лучше. У меня возникло такое ощущение, что море засасывает мое тело. Очень похожее на то, когда переводчик душил меня шарфом.

Когда я очнулась, все обступили меня. Отец держал меня на руках, дедушка заглядывал мне в лицо, а мать, склонив голову, извинялась перед постояльцами. Они не стали поднимать шум.

Отец дал мне выпить глоток виски из фляжки, которую всегда носил в заднем кармане брюк. Это был первый и единственный раз, когда папино виски сослужило добрую службу.

Я, переводчик и его племянник отправились на пляж искупаться. Я и не знала, что переводчик умеет плавать. Я даже представить не могла, что у него есть плавки. Мы расположились под зонтиком в отдаленном уголке пляжа, заполненного людьми. На линии горизонта виднелась дымка. Стояла обычная жара, и вздымались огромные волны. В небе, гонимые ветром, парили морские птицы.

Переводчик намазал тело своего племянника кокосовым маслом. Его рука осторожно двигалась от шеи к спине, от груди к кончикам пальцев. Масло легко впитывалось в молодую кожу юноши. От него исходил сладковатый запах. Настолько сладкий, что обжигал мне грудь.

На груди у племянника висела шкатулочка, и при каждом движении переводчика она позвякивала. Когда парень был в европейской одежде, мне было трудно представить, насколько у него крепкие мускулы. Грудь у него оказалась плоской, а руки и ноги изящными. Плечи и бедра, ключицы и руки, кожа цвета песка – все без исключения было красиво и гармонично. Было странно, что у парня такая хорошая фигура, если учесть, что он питается исключительно жидкой пищей.

Руки переводчика двигались по этому телу точно так, как мои губы двигались по его ногам. Страстно, самозабвенно.

– Ну, а теперь очередь Мари, – сказал он.

– Нет, спасибо. Я не выношу запах кокосового масла.

На самом деле мне просто не хотелось, чтобы переводчик прикасался к моему телу руками, которыми только что касался тела своего племянника.

Они вдвоем вошли в воду. Я осталась под зонтиком стеречь оставленные вещи. Племянник снял свой кулон и оставил его мне на хранение, словно хотел сказать: «Храни его для меня».

Дети радостно плескались в набегавших волнах. Кто-то из них упустил надувной круг, и его унесло в открытое море. Отступая, море оставляло песок безукоризненно гладким, но он сразу же покрывался бесчисленными отпечатками ног.

Развалины крепости были наполовину скрыты под водой. Гладкая поверхность моря только в этом месте бурлила. Несколько храбрых детишек взобрались на самый верх разрушенной крепости и ныряли оттуда один за другим. Взлетали белые брызги, но звук их до меня не доносился. Как бы в подражание детям, птицы тоже ныряли в море, чтобы поймать там какую-нибудь рыбку.

Обхватив переносной холодильник, между зонтов зигзагами ходил юноша, продавец соков. Люди на берегу ели колотый лед, доверху насыпанный в бумажные стаканчики. Лед был полит таким же ярким сиропом, как блюда на завтраке у переводчика.

Хотя они смешивались с другими купающимися, их фигуры можно было легко заметить. Они плыли рядом в открытое море. Оба удалялись от берега: племянник плыл красивым брассом, который хорошо соответствовал его телосложению, а переводчик – странным стилем, которому трудно было бы дать точное определение.

Плавки у него были старые, выцветшие из-за долгого пребывания на солнце. Он плыл так, будто стоял, и только голова торчала над водой. Во все стороны от него летели брызги. Люди оборачивались с недовольным видом. Расстояние между ним и его племянником возрастало. Чтобы оно не увеличилось, он что есть мочи работал руками и ногами.

Когда мы оставались вдвоем, у меня начинало сильнее биться сердце, но теперь, когда я увидела его в плавках, мне стало просто грустно. И причиной тому были не матовая кожа, дряблые мышцы или отвисающий жир, но то, что теперь все это принадлежало не только мне одной.

Если бы мы были одни, если бы не было его племянника-студента, я, конечно же, сама смазала бы тело переводчика маслом.

«Делай все только языком!» – приказал бы он тоном, не терпящим возражений. Он не мог бы отдать такое приказание племяннику, потому что у того попросту не было языка.

Какое, интересно, на вкус кокосовое масло? Я подумала, что оно может оказаться слишком сладким, отчего у меня онемеет рот, и мне захотелось сполна ощутить на вкус голое тело переводчика. Я вылизываю его покрытое пятнами тело, засовываю язык в складки на животе. Я ползаю языком по влажным от пота бокам, по подошвам ног, с прилипшим к ним песком. Я смазываю его тело языком до последнего уголка.

Чем безобразней тело, которое я обслуживаю, тем лучше. Это позволяет мне чувствовать себя униженной по-настоящему. Когда надо мной издеваются, когда я превращаюсь просто в кусок плоти, откуда-то изнутри меня захлестывает волна чистого наслаждения.

В конце концов я начала сожалеть, что приехала. Я хотела видеть только переводчика. Таким было мое сокровенное желание, и оно оставалось неизменным. Ничего другого я не хотела. Достаточно было одного присутствия его племянника, чтобы я разочаровалась в том, что он способен услышать мои мольбы.

Племянник достиг ограничительных буйков, заплывать за которые было запрещено. Держась за один из буев, он переводил дыхание. Переводчик еще барахтался где-то посередине. Спасатель на наблюдательной башне наблюдал за ними в бинокль. Я забеспокоилась: похоже, он решил, что они могут утонуть?

Мне хотелось открыть кулон, который мне оставили на хранение. В руке он показался мне большего размера, чем когда висел у племянника на шее. Кое-где он облупился, серебряное покрытие местами стерлось, но эти мелкие повреждения не нарушали его безупречного равновесия. Скорее придавали ему большее изящество.

Вопреки моим ожиданиям, он открылся без труда. Кулон был плотно набит листочками для записей. Только с его помощью юноша мог выдавать сколько угодно слов.

– Ты тут одна? – обратились ко мне два юноши.

Я удивленно подняла голову. Они казались близнецами.

– Не хочешь искупаться вместе?

Я отрицательно покачала головой.

– А покататься с нами на яхте? Она находится вон там, за мысом.

– Если тебе это неинтересно, может быть, вместе сходим вечером на танцы? Ты в каком отеле? Мы в «Дельфине». Это четырехэтажное здание напротив пристани для прогулочных катеров. Знаешь его?