Погружение - Дж. Ледгард Страница 27

Джеймса привязали к мальчику. Мальчик бежал вперед, и ему приходилось бежать следом. Другие боевики столпились вокруг стоящего на коленях кочевника. Выходное отверстие от пули было очень маленьким. Джихадисты внимательно следили, как он умирает. Джеймс тоже смотрел. Кочевник клонился вперед. У него было пробито легкое, и при каждом вдохе на губах вскипала кровь.

– Они сообщили бы, где мы, – по-арабски сказал Касаб, – пришлось их убить.

Это Касаб зарезал верблюжонка и отпустил остальных.

Они въехали в вади. Именно в таком он видел Юсуфа, погрузившего руки в спермацет.

Двигались медленно. Иногда приходилось спрыгивать на землю и идти рядом, отбрасывая крупные камни, пока Саиф проверял координаты по GPS. Москиты взлетали с лужиц гнилой воды. Кое-где вади расширялась и становилась настоящим ущельем. Грузовик катился по оливиновому базальту, выглаженному копытами верблюдов, ходивших тут многие сотни лет. Они сделали привал под деревом с желтым стволом и ветками. Грузовик светился в его тени, наверняка видный американскому спутнику, по которому Саиф брал координаты. Ну или думал, что брал. Больше всего он боялся, что его выследят, и решил, что нужно остановиться, замаскировать грузовик и двигаться дальше после заката. Глупо: спутники и «Риперы» с термоиндикаторами скорее найдут грузовик ночью, чем днем.

Они вытащили все снаряжение из грузовика и отнесли в сторону на случай удара с воздуха. Потом ему дали верблюжьего мяса, риса и чая. Воду брали из ямы, которую выкопали в русле реки. Чай был несладкий, не то что у остальных. Его побили за то, что он отказался собирать дрова. Это входило в его план. Если он будет отказываться от работы, то, когда он внезапно согласится, это оценят.

* * *

– Все уже здесь, – прошептала она.

Это был торжественный ужин. Ее платье переливалось фиолетовым и коричневым, плотно облегало грудь и бедра. Она взяла его под руку. Он чувствовал себя неуютно. Сам он бы вряд ли пришел. Он ненавидел полковые ужины и балы.

Шел такой снег, что приходилось чистить крышу. Вифлеем у него в голове превратился из маленького грязного палестинского городка, разграбленного Израилем, в городок французский. Пастухи в заснеженных полях и ангелы над ними.

У нее на шее висел серебряный эфиопский крест, который блестел в свете свечей. Они сидели за тем самым столом, за которым Ибсен ел своего гуся в Рождество восемьсот девяносто девятого. Они решили, что это хорошая примета.

Joyeux Noël! Веселого Рождества! Мир и благолепие, горячий шоколад и меха, и отключите, пожалуйста, мобильные телефоны. Рождественская пьеса, мадригалы, немного Гайдна на трубе и совершенно неузнаваемая фортепианная музыка. Официанты во фраках. Подзывать их жестом – ужасный моветон, они реагируют на легчайший кивок и скользят по паркету, как греческий хор. На протяжении вечера они ели утиную печень фуа-гра с винным персиковым желе, шотландские гребешки, ветчину, седло барашка по-овернски, белую фасоль с трюфелями, морских карасей, абрикосы-пашот, панна-котту с лавровым листом, сыры и шоколад. Пили шампанское, домашнее белое вино, шато Лафит-Ротшильд, десертное шато-виллефранс; он пил эспрессо, а она ройбуш. Еще был миндаль и рождественский пудинг с коньячным соусом из лондонского «Ритца».

На нем был синий костюм, замшевые туфли и серая рубашка от «Тернбулл и Ассер». Запонки он прихватил с собой только одни, полковые. Серебряный парашют на малиновом фоне. Наверное, она не заметила.

Во многом он был старомоден. Он завидовал исследователям викторианских времен, потому что перед ними стояли ясные цели и потому что мир, который они открыли, и мир, куда они возвращались, различались очень сильно. А сейчас не осталось ничего определенного. Он не доверял эмоциям. Доверял только знаниям и долгу. Да, долгу. Его работа не всегда была ужасной. А когда была, он с ней справлялся. Он отличался гибким умом, умом человека будущего, который понимает, что лучшее, что он может сделать в этом запутанном настоящем, – помочь людям осознать, где они находятся, с исторической точки зрения. Они были примерно ровесниками.

– Ты служил в армии.

– Почему ты так думаешь?

– Потому. Во-первых, запонки. Татуировка. Я никогда не встречала мужчину, который складывает одежду и аккуратно ставит ботинки, прежде чем лечь в постель.

– Это было очень давно. Временное звание.

– По-моему, ты об это жалеешь.

– Иногда.

– Тебе приходилось прыгать из самолета?

– Да.

– Вау, – сказала она так же, как недавно он. Все-таки она не француженка.

Конечно же, она заметила запонки. Она видела его насквозь. И его принадлежность к шпионскому миру скоро станет очевидной, это только дело времени. Ложь, кражи, смерти, деспотичное начальство, хорошие мужчины и женщины, которые никогда не выйдут из этой игры.

Она не спросила, каково это – прыгать с парашютом, не спросила, что ему не понравилось в армии. Сказала:

– Я скажу кое-что по-немецки? Ты не против?

– Ни капельки. Я не знаю немецкого.

– Тогда слушай слова.

Она произнесла медленно и чисто:

– Durch den sich Vögel werfen, ist nicht der vertaute Raun, der did Gestacht dir steigert.

– Что-то про птицу.

– Это Рильке. Там, где летают птицы, не внутреннее пространство. Там все кажется яснее. Как-то так… Мне кажется, парашютисту это должно что-то сказать.

– Я уже много лет не прыгал, – уклончиво ответил он.

Они поговорили о супермоделях, панке и Кингс-роуд. Она рассказала о своем племяннике Бертране, Берте.

У них было не так много тем для разговора. Она не могла объяснить ему математику. Он обязан был прятаться за фальшивой личностью. Они радостно обсудили атрибуты Рождества и послушали мадригалы. И, только когда принесли мясо – официанты спешили, как ведомые звездой волхвы, несущие благовония, – она спросила об Африке:

– Расскажи мне о Французской Африке.

– Джибути, – ответил он не задумываясь.

– Где это?

– Между Эритреей и Сомалилендом.

Она кивнула.

– Там есть на что посмотреть. Столица – Джибути, она полуразрушена. Главную площадь переименовали, но все называют ее так же, как в колониальные времена. Нелегальные бары, где пьют французские легионеры, обложены мешками с песком для защиты от бомб, а проститутки демонстрируют себя открыто. Магазины рядом с главной площадью держат китайцы. Вертолет президента по вечерам летает над рынком. У всех есть мобильник с камерой и плеером. Многие забывают их выключить, входя в мечеть, поэтому молитвы прерываются звонками – иногда это религиозная музыка, иногда французский хип-хоп. По вечерам из пустыни приводят верблюдов, которых забьют на мясо, и афары срубают верблюду горб и пьют зеленую дрянь, которая у него внутри. Так же, как делали сотни лет до этого. Дома обычно сложены из булыжников или покрыты рекламой зубной пасты и мыла. Там так жарко, что даже с моря не дует ветер. И я не знаю, что там водится в воде, я не думал об этом, до того как встретил тебя. По-моему, в заливе Таджура живут тигровые акулы, а по берегам очень много вулканов. Сейсмически активный регион.