Тайные сады Могадора - Альберто Руи Санчес Страница 27

• Ветвями гранатовых деревьев, чьи кроны склоняются под ветром, который сдирает кожуру с плодов, оголяя рой кровавых солнц в сердцевине сладкого граната.

• Мясистыми листами, что поэты называют «эскизом четким женских губ, которые целуют ветер», мясистыми листами цветка, что называют Нетерпенье Могадора, он движется за солнцем, едва его коснется первый луч.

• Постиранным бельем, кафтанами, крахмаленой одеждой женской, развешанных сушиться ветром, теперь все пляшет на ветру, на крышах в ожиданье солнца, словно вспоминают песню, музыку, кокетство, нетерпение, объятия, которые, быть может, бросали в пот хозяев одеяний.

• Младенцами в утробе матерей, которые с трех месяцев толкаются ногами и руками в животы, а матери тогда глаза откроют, проснутся, дабы осознать, что там внутри творится, под куполом, какие дуют ветры, завихрения, течения в окрестностях желудка, как это происходит на изразцовых куполах Медины.

Всегда находятся люди, готовые дать имена всему, чего они никогда не видели. Утренние ветры в Могадоре, о которых я только что упоминал, хорошо известны морякам. Они их называют Садом Ветров. Пираты их использовали, чтобы обозначить свою территорию. Только буканьеры Могадора знали невидимые дорожки, по которым можно было входить и выходить из порта. Они заставили своих врагов поверить, будто они умеют сажать ветры. Экзотические цветы, деревья, фрукты этого Сада Ветров называют: Ориенталь или Восточный, Черный, Жалобный, Крыло Чайки или Пенное Крыло, Ревнующий Луну, Король Гранады, Ветер Нетерпеливых Губ, Великий Танец или Обеспокоенное Кокетство и, наконец, Купольный. Прежде чем освободить их, надо научиться их распознавать. Вливаются в город, мчатся по улицам, между домов, между ног, между голов жителей, перемешиваются между собой и образуют один главный, говорливый и нежный. Его называют Утренним Узлом, или Беременной Пружиной, или еще проще — Пружиной Желаний. Там появляются все истории Могадора, достойные рассказа. Именно здесь я начал работать, единожды услышав и увидев, как звенят монеты, падая на кожу моего тамбурина. Монеты, которые выскользнули из твоих рук.

Это подкреплялось криками и жестикуляцией — всем тем, что было четко отрепетировано самым знаменитым сказителем историй на главной площади Могадора, площади Раковины, пока он завлекал свою верную и любопытную публику, всегда готовую с удовольствием послушать очередную историю.

Хотел бы стать ветрами, что выслеживают тебя, овевают тебя, опоясывают, что веют в твоих жилах. Ветрами, что сушат одежду и холодят тело. Хочу стать ветром твоего голоса, твоей души.

Пахло дымом, и ее радости не было предела, словно для нее это был аромат экзотического цветка, совершенно нового цветка в ее саду, источающего аромат невозмутимого спокойствия. Некий садовник однажды, много лет назад, обнаружил после пожара в лесу, что глубоко под землей корни все еще продолжают пылать, хотя предполагалось, что огонь уже давно угас. Тогда закопал он удивительные огнеопасные корни в своем саду в глубокой яме. Устроил специальные каналы с водой, дабы регулировать жар огня и течение процесса. Следил внимательно, чтобы проростки пламени не появились на поверхности и не сожгли окрестные деревья и кусты, за которыми он заботливо ухаживал.

Прогуливался по саду и каждое мгновение ощущал всем телом, кожей медленно пробивающийся из-под земли жар.

Прокладывал пути, следил за ними. Пускал воду то по одному, то по другому каналу. И когда росток огня пробивался именно там, где того желал садовник, он узнавал об этом по аромату сгорающих растений, по тонкому, пугливому аромату его пылающего каприза.

Переплетение невидимых ему корней изрядно ощутило на себе воздействие нежданного огня, исходящего от новых посадок. Жар метался неожиданными путями, и, что самое удивительное, пламя ростками пробивалось там, где его менее всего ожидали, а цветы вырывались судорожно и грубо. Какое-то порывистое, импульсивное упоение охватило в тот миг садовника. Отблески языков огня в его глазах раздували пожар в его рассудке.

Когда солнце поцелуем касалось горизонта, садовнику порой казалось, будто он сажает на своей земле именно это небесное пламя. Непредсказуемые в поступках невидимые воздушные корни передают облакам свой огонь, обращая их в смирное тихое пламя, в раскаленные угли и, наконец, в золу, в сгоревший уголь, в пепел.

Открыл, что все происходит глубокой ночью, именно тогда образуются несметные залежи сгоревшего угля. А звезды — крохотные остатки пламени, они покрывают, словно филигранной инкрустацией, великий угольный свод. Окаменевшие цветы. А еще подумал: потребовались миллионы лет и миллионы садовников, с терпением и заботой ухаживавших за садами, чтобы их собственные огненные цветы зажигались каждую ночь и блистали лишь для самих себя.

Тем временем, пока весь мир был окутан мраком, садовник в своем саду вычерчивал горящими цветами карту небес, создавал геометрию и рассчитывал траектории мимолетных, беглых звезд. Поначалу хотел их изобразить такими, какими они всем видны на небосводе. Затем загорелся страстным желанием составить собственные созвездия.

Всегда находятся те, кто по ночам пытается прочесть свою судьбу или судьбы родных и близких по узорам звезд, засеянных на этих землях. А хранитель Великой Подземной Библиотеки Могадора с уверенностью полагает: то, что называют «огнем в сознании человека», начинается именно с этих блистающих цветов пламенного сада. Что, возникнув первоначально в Китае, Иране или Патагонии, точно такие же огненные выступления и мятежи теперь дотянулись и до нас.

Всякий раз, когда садовник принимался сажать, орошать и окапывать пылающие корни, он полагал, что отправляет в мир нежданную искру. Что красота и утонченность его сада заставляют биться в конвульсиях целые империи. Быть может, даже поджигают небосвод, осушают реки на других континентах, повергают в пыль и прах горящие небоскребы, обезглавливают королей.

Находятся и такие, кто уверен: каждому языку огня в этом удивительном саду соответствует какая-либо чудовищная страсть. Ни Ромео, ни Джульетта, ни Абеляр, ни Элоиза не избегли этих корней. Корни тайно, но уверенно и неотвратимо проникли прямо в их сердца.

На следующий день, прохаживаясь по улице, садовник вдруг обнаружил, как в глазах незнакомых между собой мужчины и женщины разгорается огонек вожделения. Похожие друг на друга, как два языка огня, метались искорки в их глазах. По яркости и силе садовник определил, из какого уголка его сада берет начало это страстное желание, этот пожар (каждое растение горит по-своему, непохоже на других). Определил и побежал к роще высохших пальм на южной стороне, чтобы с террасы полюбоваться блеском внезапного цветения. Войдя в сад, подумал: когда, в какое мгновение страсть захлестнула пару, сколько времени им понадобилось, чтобы почувствовать любовь, и сколько времени еще продлится вожделение.

Думаю об этом саде, когда чувствую мимолетный жар твоих вен, когда ты придвигаешься ко мне на пару сантиметров, отделяющих нас друг от друга. Но ты это делаешь так, будто была далеко-далеко, а теперь решительно вернулась. Когда от тела твоего мне передается весь его жар. И изредка, когда меня пожирает пламя, два языка. И я оказываюсь между ними. Пламя — твои ноги. Тогда огонь — пожар, не знающий контроля и удержу, раздуваемый всеми ветрами. Они меня подхватывают и привязывают к тебе.