Солнце, сердце и любовь - Дмитрий Вощинин Страница 27

«…Насколько он совершенен… он притягивает своей теплотой истины жизни… своей неописуемой привлекательностью… необузданностью, желанием все потрогать… и ощутить наяву… Как я ему завидую…»

Роман Григорьевич взял ребенка за руку, отстраняя собаку, но малыш явно тяготел к животному.

– Тема! Ну, поиграй с дедом… Я так давно тебя не видел, – попытался он привлечь внука.

Как будто почувствовав его раздумья, малыш отстранился. Взгляд его показывал явное нежелание бросать собаку и играть с дедом.

– Я не Тема, а Артем, – объявил малыш.

– Артем – это взрослое имя, а для маленького – Тема.

– Я не малыш, – возражал серьезно внук.

– Папа, он отвык от тебя, – глядя на сына и отца, вставила дочь.

Чувствуя безнадежность своих попыток, Роман Григорьевич отошел в сторону.

«…Ребенок отстраняет руку… Как это верно!.. Какой серьезный взгляд на меня… В глазах его печаль и тоска… Как это все правильно… Кто его научил быть самим собой?… Надо почувствовать себя глубоко порочным, чтобы понять это совершенное существо…» – размышлял он.

– Вам с мамой надо почаще бывать среди внуков, – почувствовав смущение отца, продолжала дочь.

– Когда по приезде ты давал ему игрушку, Артем так радовался, – заметила жена.

– Скорее… он доверялся игрушке…как туземец – красивой тряпке, – печально заключил Роман Григорьевич. Он продолжал думать про себя.

«А ведь когда-то я был таким же… Возможно, когда-то кто-то смотрел также на меня… У младенца самый большой жизненный потенциал… Но когда он будет проявлен?… Ведь когда меня не будет, я об этом знать не буду… Нет… именно поэтому я жить буду… всегда… Бесконечно…»

– Ну что ты поник, отец, сейчас я налью тебе хорошего виски, – зная привычки отца, разрядила его молчаливую замкнутость дочь.

– Ты же знаешь, я сегодня за рулем.

А про себя подумал: «Взрослые такие же, как и дети, но с ними никто не играет, и ошибки не прощают».

Роман Григорьевич вновь вернулся к столу.

Беседа о житейских делах его уже не очень интересовала. Дочь жаловалась на то, что муж практически не бывает дома, и все заботы по быту легли на ее плечи.

«Жалко, что так рано она бросила собственную работу и теперь даже не думала об этом», – молчал Роман Григорьевич.

Потом женщины пошли укладывать спать детей. Спустя полчаса, Роман Григорьевич тоже зашел в детскую и посмотрел на спящего Тему.

«…Как он красив во сне!.. Он в своем мире, двигает руками, ножками, сжимает кулачки во сне… Возможно… ему чудится птица феникс или египетская птица Тау с двумя крылами в виде тройки…»

Вечером Роман Григорьевич завез машину в гараж. Федор Игнатич уже собрался домой, и они направились вместе к своим жилищам.

– Что-то настроение у тебя, Григорич, мне не нравиться.

– Откровенно, и мне тоже.

– Плохо, – твердо заключил Федор Игнатьевич… – Мы уже в зрелом возрасте… Хочу подчеркнуть: именно зрелом.

– Да я знаю.

– Ничего ты не знаешь… Я только недавно вычитал из гороскопов.

– А при чем тут гороскопы?

– Понимаешь, Григорич, все оказывается очень просто… В молодости мы рвемся вперед, не замечая, что вокруг… Ждем необычного.

– Это так, – задумчиво вздохнул Роман Григорьевич.

– Все ждем что-то удивительного впереди…

– Или не ждем… и просто движемся вперед…

– А вот гороскопы нам отвечают на этот вопрос, – настаивал Игнатич.

– Это часть астрологии.

– Возможно, – отпарировал сосед, – …Вот я вычитал в этих самых гороскопах, что каждый семилетний период нашей жизни или, как говорят «по жизни» характеризуется определенным смыслом и даже задачей нам предначертанной.

– Ты прям философ, Игнатич.

– А то!.. Например, первый семилетний срок характеризуется зависимостью от родителей, первыми болезнями, неожиданными сложностями познаниями жизни. Отсюда страхи и неуверенность младенческой жизни. Будто бы слабая свеча, готовая затухнуть от сильного ветра. – После небольшой паузы Федор Игнатьич продолжал, – Второй период объясняет бурный период быстрого роста или отрочества до 14 лет. В это время в противоположность предыдущему периоду налицо уверенная поступь набора жизненных сил и будущей мощи… Будто нарастающие силы из самой земли… Третий период романтический период до 21 года поиск пары, проявлений первой осмысленной любви.

Роман Григорьевич внимательно слушал, и вдруг продолжил:

– А четвертый период обязательно связан с водной стихией, и как бы смывает все предыдущие продвижения.

Потом он произнес фразу, которая показалась собеседнику не очень непонятной:

– Ты знаешь, Игнатьич, астрал в молодости влияет на сознание, потом сознание формирует его.

Федор Игнатьич изумленно посмотрел на него.

– …Знаю только, что следующий период плавный и медленно движущийся, подтверждая уверенность в правильном самодовольном выборе.

– Дело в том, что это очень похоже на первый Зодиакальный период стихий огня, земли, воздуха и воды или соответственно знаки «Овена», «Тельца», «Близнецов» и «Рака».

– Возможно, – неуверенно произнес собеседник.

Теперь уже продолжал Роман Григорьевич:

– Последующий более мудрый виток жизни доброжелательного «Льва», который, впрочем, также подвержен сомнениям. «Лев» очень любит покровительство, чтобы им все восхищались, словно солнечным лучом. «Лев» такой же огонь, как и «Овен», но более доброжелательный, уверенный в своей силе и стойкости… Этот период ведет человека к земной, умудренной и дающей продолжение рода «Деве» – знаку самоутверждения. Период «Девы» особенно важен для мужчин. Именно тогда они набирают мудрость и наибольшую сексуальную силу от 35 до 42 лет.

– Ты будто читаешь гороскоп, – вставил Федор Игнатьевич.

– Период 42–47 лет – воздушный знак «Весы». Это подведение определенных итогов, как бы взвешивание прожитой жизни, осмысление пережитого и первые раздумья о том, что жизнь имеет пределы… И потом водный знак «Скорпиона», подобно «Раку», сглаживает своим водным пространством все предыдущее и готовит нас к новому жизненному витку. Водные знаки обостряют болезни. В «Скорпионе» – особенно у женщин.

Роман Григорьевич задумался.

Он в свои шестьдесят два года находился на третьем витке огненного «Стрельца» и на пороге самого мудрого, уверенного в своих силах знака «Козерога». Однако «Стрелец» не отпускал его своими жгучими переживаниями и сомнениями. Роман Григорьевич чувствовал, что «Козерог» – время сосредоточения духовной работы и выработки ясного взгляда на себя и мир.

Федор Игнатьевич прервал его размышления: