Роман Нелюбовича - Олег Велесов Страница 28

А так не хочется, так не хочется… что даже голова разболелась. Впрочем, кого я обманываю. Голова у меня болит совсем по другой причине.

Я остановился и ещё раз пересчитал мелочь — вдруг ошибся? — нет, всё верно. Достал телефон, посмотрел время: половина седьмого. Город уже проснулся. На общем фоне утренней озабоченности, где движениям присуща суета, а взглядам бодрость, я выглядел изгоем. Прохожие смотрели на меня по-разному: мужчины с пониманием и сочувствием, женщины… Откуда им вообще знать, этим женщинам, что творится внутри мужской души? Да, с похмелья, да, небритый, да, не из дома, но может быть у меня травма какая или радость нечаянная? Имею я право отметить? А они… а по их глазам так и читается: пьяница! Видела бы меня сейчас Анна…

Я огляделся в попытке определить, где нахожусь. В этом городке всё отталкивается или от железнодорожной станции, или от рынка; находишь нужный ориентир и дальше иди прямо — не ошибёшься. Справа от меня прогудел тепловоз, ага, понятно, завела меня нелёгкая на самую окраину, неужели нельзя было поближе к дому.

Шёл я торопливо. Зоя, будь она неладна, вместо кофе могла бы предложить рюмочку белой, чтобы дать моему расстроенному организму желание жить дальше. Но не предложила, а мелочи по-прежнему не хватало, поэтому приходилось торопиться к заветному кошельку в правом ящике комода. Ночью прошёл дождь, наоставлял луж. Я перепрыгивал их, не всегда удачно; брызги от моих неудач слава богу никого не огорчили, иначе без нотаций, как следует вести себя здоровому сорокалетнему мужику в людном месте, мне не обойтись.

Когда дом уже находился в пределах видимости, меня окликнули:

— Рома.

Я встал, словно споткнулся. Голос я узнал сразу — Люська — но оборачиваться на него, а тем более что-то объяснять его хозяйке не хотел. Я вдруг вспомнил, что весь вчерашний день провёл в компании Лёхи и его приятелей, но чем этот день закончился и куда в итоге подевались приятели с Лёхой не знал. Я сделал вид, что не услышал и двинулся дальше, но голос повторил настойчиво:

— Рома!

Теперь деваться было некуда. Я повернулся в Люськину сторону и виновато улыбнулся.

— Люсь, ты что ли? Привет. А я чё-то задумался…

— Ну да, задумался, аж покраснел весь задумавшись.

Я развёл руками. Честно говоря, я понятия не имел, что сказать Люське. Я с трепетом ждал, когда она спросит про Лёху и судорожно рылся в мыслях, выискивая более-менее правдивый ответ, но не находил, ибо его не было, и от такой безысходности у меня начали трястись колени.

Люська качала головой, разглядывая меня. Я представил, что она сейчас видит: поникший, небритый, с кругами под глазами — совершенно не презентабельная наружность, но что поделаешь. Я, словно набедокуривший ученик, спрятал руки за спину и хмуро уставился себе на ботинки, и чем дольше Люська на меня смотрела, тем более виноватым я себя чувствовал. Наконец она сказала:

— Что встал как статуй? Иди на кухню, там твои друзья-собутыльки похмеляются, тебя ждут.

Смысл сказанного доходил до меня долго, целую минуту, но когда сознание растормошилось, взгляд мой прояснился и я воскликнул:

— Люсенька, ты не женщина, ты золото!

Я сделал шаг вперёд, схватил Люськину руку и поцеловал её. Люська усмехнулась, но выдёргивать руку не стала.

— Иди-иди, — подтолкнула она меня к особнячку. — Заждались тебя дружки твои.

Нельзя заставлять женщину повторять дважды. Если она что-то сказала, надо это непременно выполнять, так что я не пошёл на кухню — я на неё побежал.

Лёхина кухня была больше всего моего дома вместе с крыльцом и сенями. Вдоль стен расположился кухонный гарнитур под мрамор, барная стойка, пара холодильников, из одного Галыш как раз доставал бутылочку пшеничной, запотевшую и большую. Посередине стоял стол, тоже под мрамор, и мягкие стулья как из сериалов о красивой жизни. Лёха хорошо зарабатывал, а Люська хорошо тратила.

— Вот оно явление, — хмыкнул Лёха, увидав меня. Он сидел за столом, резал сало. Резал умело, тонкими почти прозрачными ломтиками. Когда такие выкладываешь на хлеб, они пластаются на нём словно масло, и вкус получается — душу продать можно. — А мы тебя совсем потеряли. Ну хорошо хоть нашёлся. Садись.

Я сел, с вожделением глядя на сало. Лёха проследил мой взгляд и снова усмехнулся:

— Чего глядеть-то. Ешь.

Неспешно, чтоб растянуть удовольствие, я разложил ломтики сала по хлебу, откусил и зажмурился. С ума сойти! Нет, я был не прав, когда думал, что сегодня неудачный день. Галыш протянул мне рюмку, чокнулся со мной бутылкой, хлебнул из горла. Я тоже выпил. И закусил. И жить стало лучше. В голове перестало шуметь, щетина на подбородке разгладилась и стала мягче.

— Теперь другое дело, — подмигнул Лёха.

Я кивнул, соглашаясь, и откинулся на спинку стула. Скрестил руки на груди. В душе проснулось ощущение мира и вместе с ним открыло глаза любопытство, поэтому я спросил:

— А вы куда вчера потерялись? — и сразу понял, что спросил зря.

— Мы потерялись?! — Лёха вдруг возмутился, и возмущение это было искренним и бурным. Он даже привстал со стула и навис надо мной как тапок над тараканом — наступит и раздавит. — Это куда вы с Серёней потерялись! Я же русским языком сказал: стойте здесь! Всего-то до ларька дошёл и обратно. Нет, блин, потянуло их на приключения. Путешественники, твою дивизию.

Ларька я не помнил, и то, что мы с Серёней куда-то ушли, тоже не помнил; роились в памяти обрывки воспоминаний о вертлявой собаке, о женских руках и лампочке, но ларёк среди них отсутствовал. Однако Лёхина реакция на мой вопрос говорила о том, что всё это было и всё это Лёхе не нравилось. Хотя почему не нравилось, оставалось только догадываться.

— Лёш, ты о чём?

По характеру Лёха отходчивый, вспыхнул и погас. Он посмотрел на меня с толикой сожаления и покачал головой.

— Ладно, проехали. Только в следующий раз телефон не отключай, чтоб народ зря не волновался. И этот жук тоже… Ты хоть где сегодня проснулся?

Под жуком, я так понял, он имел ввиду Серёню. Не спорю, Серёня действительно жук, да ещё какой. Увёл меня куда-то, а сам пропал.

— Где? Самому бы знать… Зовут Зоя, работает официанткой на площади, живёт где-то у вокзала. Там ещё церковь, но, похоже, не православная.

Лёха с Галышом переглянулись и спросили в один голос:

— Зоя?

— Ну да, — кивнул я. — А что?

Галыш прикрыл ладонью рот, как будто смехом подавился, а Лёха поведал:

— Зойка — это сестра Серёнина.

И оба затряслись от хохота.

Мне стало немного досадно: вот из-за чего они сейчас смеются?

— И чё ржёте, лошади?

Лёха вытер выступившие из глаз слёзы и махнул рукой.

— Не обижайся, Ром. Это… Просто Серёня говорил, что ты Зойке нравишься, вот он тебя к ней и привёл. Вдруг у вас по пьяне чё закрутится. Но я так понял, не закрутилось? Или как?