Награда королевы Марго - Александр Андрюхин Страница 28

— Врубай скорее печку! — простонал Колесников и плюхнулся на переднее сиденье.

Они рванули подальше от этой чертовой больницы, но вскоре Трубников сбавил газ. А собственно, куда вести господина журналиста? На Ленинский проспект? Но туда с утра явится милиция. К себе на Сущевский вал? Но и к Трубникову завтра могут нагрянуть. Так куда?

— Ну чего ты встал? — простонал Колесников, все еще трясясь от холода, хотя в машине уже было как в парилке.

— Думаю, куда тебя спрятать? Тебе нужно сейчас лечь на дно минимум на пару недель. Понял? Есть у тебя какая-нибудь бабенка незасвеченная?

— Бабенка? — растерялся Колесников.

— Ну да, баба! Девка! Лялька! Любовница! Дама сердца! Ты хочешь сказать, что у тебя нет даже любовницы.

Колесников как-то неопределенно повертел головой.

— Ну, ты даешь, Диман! А Людка Зыбина?

— Нет! С ней все кончено.

— Надо же… Что будем делать?

Трубников покрутил головой по сторонам.

— Где мы находимся? По-моему, это Рязанский проспект. Слушай, где-то здесь поблизости обитает Вова Кузнецов. Что, если к нему? У меня, кажется, был его телефон.

— Ты думаешь? — с сомнением произнес Колесников. — Я слышал, что у него с головой не в порядке.

— Тебе ли опасаться? Боже мой! Наоборот — вы друг друга поймете, — засмеялся Трубников и извлек из кармана электронную книжку. Немного порывшись в ней, он воскликнул: — Мы спасены! Телефон есть! Ура!

Не долго думая, Трубников набрал номер Кузнецова и тут же услышал его дремучее «алло».

— Володя, привет, это Женька Трубников, твой одноклассник. Мы тут с Димкой Колесниковым проезжали мимо и вдруг вспомнили о тебе. Как ты жив?

Кузнецов даже не удивился.

— Ну так заезжайте, если рядом! Поговорим, — невозмутимо ответил он. — Я как раз один. Записывайте адрес.

Кузнецов встретил их с широкой улыбкой. Он почти не изменился после школы, только под глазами появились фиолетовые круги и лицо стало землистого цвета. А так все тот же стройный брюнет с ясными глазами. Во взгляде не было ничего того, что говорило о сдвиге по фазе. Только движения стали замедленными и речь с огромными паузами. Впрочем, он всегда был неторопливым.

— Проходите, — произнес Володя, извлекая из шкафа тапочки. — Только не пугайтесь: у меня в квартире небольшой беспорядок.

— Не из пугливых, — отозвался Трубников и прошел в комнату.

Однако тут же с изумлением застыл на пороге. То, что хозяин назвал небольшим беспорядком, классически называлось полным бардаком. Если бы не стеллаж с книгами в дальнем углу, можно было подумать, что находишься в городе Содоме после излияния Божьего гнева. Повсюду в каком-то страшном беспорядке валялись совершенно немыслимые вещи: железки, бревна, коряги, камни, булыжники. На стенах висели черт знает что за картины, с потолка свисали какие-то крюки, на полу стояли деревянные клетки, и в них кто-то шебаршился.

Всех приличнее в этой квартире выглядела уличная урна из чугуна, покрытая черным лаком. Из нее торчали три сухие веточки. Это, судя по всему, была икебана, произведение, так сказать, искусства. Вообще, если внимательнее вглядеться, все, что находилось в комнате, являлось произведениями искусства, хотя и в весьма своеобразных выражениях.

Пахло тоже весьма нетрадиционно: кошачьей мочой и фекалиями каких-то неведомых животных. Последующего за Трубниковым Колесникова тоже хватил столбняк.

— У меня из клетки выбежали белые крысы, — пояснил Володя. — Они где-то здесь бегают под ногами. Вы не обращайте внимания. Их тридцать восемь штук.

Как бы в подтверждение из-под дивана выглянула чья-то хитрая морда. Выглянула, понюхала и исчезла, как в гоголевском «Ревизоре».

Гости прошли в комнату и сели в кресла за журнальный столик. Володя суетился на кухне, колдуя над какой-то незамысловатой закуской. Купленные по дороге две бутылки водки пришлись как нельзя кстати, поскольку нахождение в подобном месте не предполагало трезвого состояния. Друзья осмотрелись по сторонам и не увидели ни телевизора, ни радио, ни магнитолы.

— У тебя нет телика? — громко спросил Трубников.

— Нет! — донеслось из кухни. — Телевизор только отнимает время и ничего не дает для совершенства души.

Колесников поднял бровь и скорчил рожу, означавшую: «вот ведь, едрит твою за ногу». Трубников выпятил губы и развел руками, что означало: «это тебе не хось мось».

Вскоре появился Володя с рюмками, вилками и железным блюдом, на котором крупными ломтями покоились хлеб, сыр и колбаса. Трубников с готовностью разлил по полной, и друзья, чокнувшись за встречу, залпом опустошили посуду.

Странное дело, но после первой рюмки гости в этой кузнецовской обстановке начали улавливать какие-то элементы гармонии. А после третьей рюмки даже стало уютно.

— Ты где сейчас работаешь? — спросил Трубников, энергично разделываясь с колбасой.

— В системе городского хозяйства, — ответил Кузнецов. — Лесорубом пашу. Недавно спилил три тополя на Плющихе.

— Зачем? — испугался Колесников.

— Начальство приказало. Трухлявые потому что стали. Кстати, их было четыре, а не три. Фильм, видимо, назвали тремя тополями чисто для благозвучия.

— Лесотехнической окончил? — спросил Трубников, проявив осведомленность.

— Нет. Ушел с третьего курса. Подвернулась одна интересная экспедиция в усадьбу Тургенева, так что пришлось бросить.

— Ты, говорят, в пермскую аномальную зону ездил? — вмешался Колесников.

— Ездил. Но там ничего интересного не было. Крыша у меня поехала после общения с Тургеневым. Не с Иваном, а с его дядей, — спокойно ответил Кузнецов и приложился к рюмке.

Гости перестали жевать и переглянулись.

— А как это выражается? — сглотнул слюну Колесников.

— Нарушился дисбаланс моей сущности. Из меня хотело выйти астральное тело.

Друзья, намеревавшиеся хлопнуть по стопке, как по команде поставили рюмки на стол и круглыми глазами уставились на хозяина.

— Вы, наверное, слышали, что по аллеям усадьбы Тургенева уже двести лет ходит призрак его дяди, — произнес весьма будничным голосом Володя. — Это совершенно официально, и все музейные работники принимают это как должное. Для них он вроде экспоната. Дядя Тургенева был масоном. Это он разбил парк перед усадьбой в виде звезды Соломона. Почти сразу же после этого барин подавился орехом, и его погребли в фамильном склепе, который находится на территории усадьбы. Но это к слову, для общего, так сказать, развития. В восемьдесят восьмом году наша аэрофотолесоустроительная экспедиция стояла недалеко от этой усадьбы, и я решил воспользоваться случаем и пообщаться с масоном. На центральной аллее, по которой ходил призрак, рос огромный тополь. На нем я свил себе гнездо и засел на ночь. Разумеется, я обезопасил себя крапивой и шпагой Парацельса, которую сделал из кочерги. Я же не сумасшедший! Словом, ждал я три ночи. И вот на четвертую, сразу после грозы, вдруг вижу на аллее светящуюся дымку. Она медленно плыла по дорожке, как раз к тому самому тополю, на котором сидел я. Когда я сообразил, что это и есть призрак дяди Тургенева, то спрыгнул вниз и пошел ему навстречу. Не дойдя нескольких шагов, я четко различил прозрачный силуэт старика. Он меня увидел, но не остановился. Видимо, собирался пройти мимо. Тогда я начал задавать вопросы. — Володя посмотрел на притихших гостей и рассмеялся. — Я ему про смысл жизни, а он мне про какой-то клад, зарытый под тополем.