Верховный пилотаж - Баян Ширянов Страница 28

Так что с ней делать? Обратно в монитор не засунешь. А выгонять – неловко как-то. И не поебешь ведь такую. А даже если и поебешь, то потом-то что?

– Да, – покачал головой Блим Кололей, – надо признаться, что ты вовремя забил тревогу. А то вляпались бы мы с ней…

И довольный собой Навотно Стоечко гордо вмазал себе еще двушку винта.

Последний раз ты трескался каких-то пять часов назад. Не то чтобы много, но и не мало для того, чтобы натворить кучу разных дел. Дел полезных, бесполезных и откровенно вредных, как для тебя самого, так и для всех окружающих.

Ты сел на солнечные очки Семаря-Здрахаря, так что теперь ему придется рассекать по далям и весям, светя расширянными расширенными зрачками…

Ты задул под шкурняк Марианне Перехлесттт добрую половину баяна и теперь она косится на тебя недобрым проширянным взором и чешет натроксевазиненную шишку на руке.

Ты раздолбал бра над постелью Седайко Стюмчека, лихорадочно пытаясь выключить свет на свой приход и обрушив, в итоге, сей светильник себе на голову…

Но, самое главное, ты раскровянил себе все места, докуда мог дотянуться, выдавливая по десятку раз прыщи из тех мест, где они были, когда-то были и когда-то будут… Твой крышняк вроде бы на месте, но от этого никому не легче.

И когда звучит сакраментальный вопрос Семаря-Здрахаря:

– Кто идет за банкой?! – Ты с готовностью протискиваешься в первые ряды, собираешь на себе взгляды присутствующих и посылаешься посмотреться в зеркало.

Из зеркала на тебя смотрит запекшаяся кровавая маска и ты понимаешь, что таким обликом распугаешь, конечно, ментов, но и барыги, завидев тебя такого, будут улепетывать со всех ног. Так что тебе придется оставаться в гордом одиночестве, пока твои винтовые сотрапезники не совершат вояж по маршруту хата-точка-хата. И пока они, движимые страстью к движению, будут двигаться, добывая двигалово, чтобы, совершив некие движения, двинуться и додвинуться, чтобы продолжить движение двигалова для продвижения двигательного движения, ты решаешь устроить им сюрприз.

«Вот, – думаешь ты, – они придут, а я к ним и сам додвинутый, и с баянами…»

Ты же помнишь, что на хате Седайко Стюмчека полно вторяков. Но не знаешь ты, что все эти вторяки раз десять как оттрясались, выбивались, перебивались, перевыбивались до такой степени, что эфедрина в них уже не то чтобы нулевое, а прямо-таки отрицательное количество, и они телепортационно, на расстоянии, уже могут впитывать Федю Эхфедринова из любых эх,бля,федриносодержащих жидкостей, еврейкостей, семиткостей, антисемиткостей, антитеррористических организаций и растворов…

Но, плюя на этот неизвестный тебе фак-т, ты, едва за полным составом гонцов, предупредивших тебя, чтоб не куролесил, не заморачивался и не все такой прочее, захлопывается дверь, ты оголтело несешься на винтоварню и начинаешь оттрясательный процесс. Тебя не смущает, что тяга – это уже даже не бенц, и даже не бенц с водой, а дикая смесь зиппы, калоши, керосина для зажигалок, “Startingfluid-a”, «Speedstart-a» и прочих неизвестных тебе растворителей… Тебя не смущает, что вторяки уже не морковного цвета, а цвет их напоминает раствор плохо сваренного винта – желтый, желтоватенький, словно моча выпившего литров десять пива пополам со стиральным порошком и карболкой… Тебя вообще ничего не смущает… И, видя, что на дне вторяков бултыхаются плюхи щелочи, смело хуячишь ее туда еще, еще и еще капельку, так, на всякий случай, надеясь, что запас не обладает эректильно-копулятивной функцией на анус…

И ты начинаешь трясти, трясти, вытряхивать, оттрясать, затрясывая, протрясывая, телепортационно, через взаимодействие кротовьих дыр и суперструнной симметрии, натрясывая туда тот самый э!федрин из всех доступных и недоступных источников, родников, драгстеров, каличных и холодильников почетных и непочетных астматиков…

И когда через битых об колено минут сорок, ты отделяешь тягу и закапываешь в нее солянку, там, внутри немедля образуется нечто, дико похожее на то, что надо… Хлопья… Те самые… Даже если не те самые – то тебе-то что? Тебе-то это пох… Ты-то оттряс, ты занялся выделением и выделил! Выделил нужный для догона порошок…

А когда еще через четверть часа кругов, нарезаемых вокруг водяной бани, с постоянными подуваниями, потрясываниями и проверками уровня кипящей в кастрюле субстанции, пополам с тараканами, волосьями и хлорными известками со стенок и накопившейся тяжелой воды, которой может хватить на ядерный реактор на медленных позитронах, ты снимаешь тарелку… То на ней – корка его… Пороха. Слегка корчиневатого, но пороха…

Отжимая его жопой, ты… Ерзаешь… Елозишь, жалея, что на твоей жопе нет зрячих глазей, так необходимых в данную секунду для наблюдения высыхания сокровенной в газете субстанции…

Именно субстанции… На кристаллы она похожа мало. Скорее пластилин. Но это тебя не может остановить. Ты знаешь, что делать. Запасшись газетами, ты то размазываешь пластилин с э?федрином по страницам, то соскабливаешь. Мажешь, собираешь, мажешь, мажешь, собираешь-соскребаешь, соскребаешь, разма-а-азываешь… Под конец кристалл черен от свинца но это кристалл!

Очередная водная экстракция, декантация, фильтрация… И на весах кристалл, похожий на кристалл, а не на зубную пасту «лесной бальзам».

Кристалла странно много – полграмма. Времени тоже странно много, прошли уже два с половиной часа, как гонцы отправились за банкой… И слуху о них нет, и духа их нема тоже… Но это тебя даже вдохновляет – есть еще время до прихода и их, и от того, что они принесут, и от того, что ты сейчас сварганишь…

А сделаешь ты… У-у-у!.. Эх!.. Йэх-ха! Настрой у тебя такой пиздатый, невъебенный прямо-таки просто настрой! С таким настроем невозможно сварить ничего, кроме такого же обалденного раствора!

Вот порох с компотом уже в фурике. Фурь попыхтывает йодоводородом на соляной бане. А ты наклонил голову, изогнулся весь, смотришь.

Внутри, за термонестойким стеклом идет реакция. Черная смесь вздувается пузырями. Пузыри то поднимаются, то опадают, лопаясь. На их месте тут же вздуваются новые… Процесс в разгаре самого разгара.

Постепенно реакционная среда меняется. Большие черные пузыри уступают место пузырям поменьше. Черный цвет медленно, упорно, через неопределимые глазом градации, превращается в коричневый. Коричневые пузыри уже не поднимаются, они неспешно бурлят.

Ты понимаешь, что времени до явления гонцов остается все меньше и меньше, и прибавляешь газ. Процесс сперва не реагирует, но потом заметно активизируется. Бурлирование активизируется. В отгоне булькает, по стенкам стекают капли. Они, доходя до кипящей вязкой жидкости, взрываются облачками то ли пара, то ли какого-то мутного газа. Все ближе конец реакции. Но ты хочешь сварить такой крутой продукт, такой нехилый, что сознательно затягиваешь процесс. Чем дольше – тем круче.

Ты представляешь рожу Семаря-Здрахаря, когда он, войдя, обнаружит что его уже ждет раствор, что ты уже свежевтресканный, валяешься на приходе, а вокруг тебя, разложенные в виде звезды, лежат заряженные баяны.