Различия - Горан Петрович Страница 28

— Подай сколько можешь, дай тебе Бог здоровья...

— Дай и мне, ему же ты дал...

— Раздели поровну, сам, на три части, они потом мне ничего не дадут...

Я направился в сторону площади. И все думал, что нет, никак я не могу упрекнуть священника, что он мне не верит. В конце концов, виноват я сам, не сумел убедить его. Так же как и других. Мне никогда никого не удалось убедить в этом. Хотя возникает вопрос: разве в противоположном случае что-нибудь изменилось бы?

А икона в серебряном окладе, там, в церкви, действительно была похожа на первую Богородицу, которую я встретил. Я имею в виду, что она была похожа на первую Богородицу, которую я узнал, а теперь увидел на иконе.

Середина лета 1991 года. Война. Хотя некоторые и не считали ее войной. Потоки беспомощных и беззащитных текли сюда. Армия устремилась туда. Все смешалось, переплелось. В конце концов стало трудно разобраться, кто куда собственно направляется. Очень хотелось бы вспомнить, но забыл и до сих пор задаю себе вопрос: куда я тогда поехал на поезде? Опять же, наверняка не без какой-то крайней нужды решился я на это в такое неспокойное время. Состав, и без того медленный, вдруг остановился. Но через полчаса снова тронулся и с трудом пополз по Воеводине. Казалось, бурьян вдоль насыпи растет быстрее, чем мы едем.

Проводник, мужчина с тщательно прилизанными волосами, пошел по коридору, информируя нас о какой-то поломке.

— Не хватает давления в главном воздухораспределителе, — сказал он в дверях соседнего купе.

— То есть, как говорят железнодорожники, у нас нет «разницы». А больше половины тормозных колодок вообще вышли из строя... — Он появился в дверях купе, в котором сидел я.

— Люди, ну что я вам буду объяснять, наше счастье, что полотно здесь ровное, потому что тормозная система на последнем издыхании, — было прекрасно слышно, как он бросил кому-то в следующем купе.

Так что одним он говорил одно, другим другое, но всех призывал к терпению. Заботясь не о себе, а о нас, потому что терпение потребуется нам. И действительно, потребовалось, пока мы не доползли до запасных путей той скромной станции приблизительно в часе ходьбы от городка, лежащего на бескрайней равнине. Там тянулись к небу башни церквей в стиле барокко и верхушки бетонных элеваторов...

Состав с трудом затормозил, как раз рядом с горой сгнившей сахарной свеклы, еще с прошлого года ждущей погрузки. Локомотив встал и содрогнулся, словно облегченно вздохнув. Машинист вышел и принялся устанавливать под колеса ручные тормозные башмаки. Проклиная по очереди всё и вся. Сначала, кроме него, никто ничего не говорил, потом объявили, что нам нужно покинуть поезд и дождаться нового, исправного состава. А потом о нас забыли.

Казалось, в зал ожидания набились все. Точнее, все, за исключением солдат, главным образом резервистов, которые заполнили пристанционный буфет «Согласие», в то время как все остальные, как будто боясь куда-то опоздать, ринулись к зданию станции. Погода была невыносимо жаркой, полдень, несжатые поля стояли не шелохнувшись, только высоко над нашими головами вершины нескольких тополей свидетельствовали о том, что в воздухе происходит какое-то движение. Выходили из здания только по необходимости, набрать воды из колонки, заглянуть в буфет, не освободилось ли там место, на что, конечно, можно было и не надеяться, а некоторые, самые упорные, подходили к окошку растерянного начальник станции, наклонялись и спрашивали, когда наконец что-нибудь, все равно что, прибудет на эту станцию или хотя бы пройдет через нее.

Вода в колонке, а это была не обычная колонка, а мемориальная, с укрепленной на ней ржавой металлической пластиной, тесно заполненной именами и фамилиями местных жителей, погибших в предыдущих войнах, была теплой. И странно пахла. Чем дольше лилась струя, тем мутнее она становилась. А если ее набрать и немного подождать, на дне собирался осадок. Но запах оставался, не выветривался.

— Не хочу, не могу, не буду я пить... — сопротивлялись две девочки-близняшки, одинаково одетые, с одинаковыми заколками в волосах, они различались только проборами — у одной он был слева, у другой справа.

— А что я могу поделать! Вы что, не понимаете, где мы находимся? Бог знает где! Вы что, хотите тепловой удар получить? Ничего страшного, зажмите нос и пейте! — нервно отвечала их мать.

Солдаты уходить из буфета не собирались. Пиво лилось рекой, каждый пытался перекричать соседа, но все обещали кому-то как следует задать, кого-то разбить в пух и прах. Три офицера убеждали и заклинали резервистов снять винтовки и составить их по углам. А старый седоволосый официант «Согласия», который, должно быть, уже наслушался похожих воинственных речей, на каждое заявление утвердительно кивал головой, но смотреть на все это ему явно не хотелось, и он лишь следил за тем, не улизнет ли кто, не заплатив за выпивку.

— Папаша, а может, в кредит, а? Расплачусь потом, когда вернемся с поля боя? — повторял один из резервистов, улыбающийся, с красным лицом.

— Лучше сейчас... Мне кассу сдавать сменщику. Буфет не мой, аренда, хозяин с нас спрашивает... — Официант, не поднимая на него глаз, уже клал на стол чек с бледно пропечатанными цифрами.

Дежурный по станции был еще совсем молод, почти мальчик. Видно, ему впервые случилось увидеть столько народу на своей маленькой территории. Он не знал, что делать, кому-то звонил по телефону, стоя по стойке «смирно», потом, сняв фуражку, откашливался и передавал содержание разговора машинисту застрявшего поезда. Машинист, человечище огромного роста, с ним не соглашался. Он одновременно и ругался и крестился:

— Ну нет! Раз они там так хорошо во всем разбираются, пусть кто-нибудь из дирекции приезжает и дальше сам ведет состав!

Молодой дежурный по станции снова аккуратно надевал фуражку, вставал по стойке «смирно» и снова звонил по телефону. Он старался вести себя по инструкции. То есть отказывался выполнять распоряжение, отданное на другом конце провода, этого он делать не смел, но вместе с тем пытался объяснить, какова ситуация.

— Чтоб я еще хоть раз в жизни куда-нибудь поехал на поезде! — горячился пассажир невысокого роста, нагнувшись к окошку дежурного и судорожно сжимая под мышкой папку для документов.

— Ну зачем же так... Железнодорожная сеть покрывает весь мир! — разводил руками дежурный по станции.

— Ну, значит, здесь что-то лопнуло! — почти сунул голову в окошко низкорослый.

Да еще приподнялся на цыпочках, из-за чего папка выскользнула, упала, открылась, и обнаружилось, что в ней ничего нет. Низкорослый панически огляделся по сторонам и стремительно захлопнул папку. К счастью, почти никто не заметил, что она пуста.

В зале ожидания переговаривались мало. Теснившиеся люди по большей части молчали. Как будто экономили воздух. Иногда кто-то хрипло кашлял. А если кто-нибудь вдруг заговаривал, то почти сразу же умолкал. Война. Пусть не прямо здесь, но все же где-то рядом. И хотя не ко всем это относится, но никогда не знаешь, кто есть кто. Нужно быть осмотрительным. Люди попадаются всякие. Прежде всего конечно, ихние. Ну а потом, бывает, встречаются и наши. Следовательно, ихние из ихних и наши из наших... В основном так.