Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон Страница 28

К западу от Уэймута лежит пятидесятимильный изгиб залива Лайм. Поскольку местность сразу за Уэймутом не особенно или даже совершенно не запоминающаяся, я доехал на такси до Эбботсбери и, начав поход с середины дня, двинулся вдоль пляжа Чезил-бич. Не знаю, на что похож Чезил-бич на уэймутском конце, но на пройденном мною отрезке он состоит из больших куч мелкой круглой гальки, выглаженной эпохами наката волн до полного единообразия. Практически невозможно по ним пройти — на каждом шагу увязаешь по щиколотку. Прибрежная тропа тянется над галечным пляжем, но вид с нее закрывают каменистые дюны. Только слышно, как грохочет невидимое море, с каждый волной шурша прибрежной галькой. Такого скучного перехода у меня еще не выдавалось. Волдыри на ногах вскоре напомнили о себе болезненной пульсацией. Я стойко переношу самые разные мучения, могу даже посмотреть Джереми Бидла [20], но саднящие мозоли нахожу особенно неприятными.

Добравшись после полудня до Уэст-бэй, я был вполне готов устроить привал и что-нибудь съесть. Уэст-бэй — необычное местечко, беспорядочно разбросанное среди дюн. Чем-то оно напоминает городок времен золотой лихорадки, выстроенный в одночасье, и выглядит серым, бедным и промокшим. Я порыскал в поисках места, где кормят, и случайно набрел на заведение, называвшееся «Кафе у реки». Отворив дверь, я обнаружил за ним самую неожиданную обстановку. Зал был переполнен. В воздухе гудели голоса, произносившие слова с пронзительным лондонским выговором, а все посетители выглядели так, будто сейчас сошли с рекламы Ральфа Лорена. Все до одного были в наброшенных на плечи джемперах и в солнечных очках, задранных на макушки. Казалось, в этот глухой уголок Дорсета по мановению волшебной палочки перенесли кусочек Фулхема или Челси.

Точно скажу, такой темп я наблюдал только в лондонских ресторанах. Официанты и официантки сновали как заведенные, пытаясь удовлетворить нескончаемый спрос на еду, насытить клиентов и, главное, хорошенько напоить. Чрезвычайно редкое зрелище. Пока я стоял там, соображая, куда попал, мимо проковылял Кейт Флойд, известный гурман. Я проникся впечатлением.

Все это немного ударило мне в голову. Обычно обедаю я очень скромно, но кушанья пахли так заманчиво и столь необычна была обстановка, что я, неожиданно для себя, заказал обед как для голодного землекопа. Начал я с гребешков и лобстера, продолжил большой порцией филе морского окуня с зеленым горошком и горой жареной картошки, запил двумя стаканами вина и отполировал чашечкой кофе со здоровенным ломтем творожной запеканки. Хозяин — симпатичный весельчак по имени Артур Уотсон — расхаживал между столиками и даже подошел ко мне. Он рассказал, что еще десять лет назад тут было обычное кафе, где подавали горячие закуски, гамбургеры и картошку, но понемногу они стали вводить блюда из свежей рыбы и более изысканные закуски и обнаружили, что на них большой спрос. Теперь здесь в обед и ужин битком набито, а «Путеводитель хорошей кухни» в этом году назвал их кафе лучшим рестораном Дорсета, но они по-прежнему готовят гамбургеры и ко всем блюдам подают жареную картошку — на мой взгляд, это просто чудесно.

В четвертом часу я выбрался из «У реки» с легкой головой и с тяжестью во всех остальных частях тела. Присев на скамью и достав карту, я с отчаянием увидел, что до Лайм-Реджис еще 10 миль, и на пути у меня 626 футов Голден-кап — самого высокого из холмов южного побережья. Мозоли дергало, ноги гудели, живот гротескно раздулся, а с неба падал легкий дождик.

Пока я так сидел, подкатил автобус. Я поднялся и просунул голову в открытую дверь.

— На запад идет? — спросил я водителя. Тот кивнул. Поддавшись порыву, я влез в автобус, купил билет и устроился на заднем сидении. Главное в пешем походе, думал я, вовремя остановиться.

Я провел ночь в Лайм-Реджис, а на утро успел погулять по городу, прежде чем сесть в автобус до Эксминстера, а с него — на поезд до Эксетера. Процесс этот занял значительно больше времени, нежели я рассчитывал. К тому времени, как я вышел с эксетерского вокзала Сент-Дэвид под легкий, но неприятный дождик, уже смеркалось.

Я бродил по городу, разглядывая фасады отелей, но все они выглядели для меня слишком роскошными, так что, попав в конце концов в центральное туристское агентство, я ощутил себя потерянным и заброшенным далеко от дома. И не слишком представлял, зачем я здесь. Я рылся в пачках буклетов сельских конюшен, частных зоопарков, центров соколиной охоты и разведения миниатюрных пони, маленьких железных дорог и ферм по разведению бабочек, и еще какой-то фермы, называвшейся — я не шучу! — фермой «Улиткины рожки», — и ежиной больницы, и все это нисколько не отвечало моим скромным интересам. К тому же большая часть буклетов были раздражающе безграмотными, особенно в отношении синтаксиса. Порой мне кажется, что если я увижу еще одну туристскую брошюру со словами «британская лучшая» или «наибольшая в Англии», то подожгу все заведение. Предложения же, содержащиеся в брошюрах, прискорбно скучны. Чуть ли не каждая возглавляет список перечисленных диковинок бесплатной стоянкой, сувенирной лавкой и чайной, а также неизбежной «увлекательной игровой площадкой», неосторожно сопровождаемой фотографией, из которой видно, что на площадке этой имеется лесенка для лазания и пара пластмассовых зверей на пружинах. Кто посещает эти аттракционы? Только не я.

На прилавке лежало объявление, что агентство сдает комнаты, и я спросил услужливую леди, не сможет ли она устроить мне ночлег. Она подвергла меня беспристрастному допросу с целью выяснить, сколько я готов заплатить — вопрос, который всегда приводит меня в смущение и представляется совершенно неанглийским, — и методом исключения мы с ней пришли к выводу, что меня можно отнести к категории дешевых, но требовательных. Так уж вышло, что в «Ройял Кларенс» предлагали комнаты со скидкой до 25 фунтов за ночь при условии, что вы поклянетесь не воровать гостиничных полотенец, и я ухватился за это предложение, поскольку уже видел отель с улицы и счел его ужасно привлекательным: большое белое георгианское здание на соборной площади. Таким он и оказался. Комнаты были заново отделаны и по величине достойны отеля для олимпийцев: корзины для мусора — как баскетбольные корзины, мебель — в самый раз для стипль-чеза, на кровать запрыгивают, раскачавшись на двери ванной, и еще множество неиссякаемых источников радости для одинокого путника. Я провел короткую, но интенсивную разминку, принял душ, переоделся и с волчьим голодом вырвался на улицу.

Эксетер — не из тех городов, которые легко полюбить. В войну его сильно разбомбили, отчего отцы города получили восхитительный шанс отстроить город в бетоне — и с энтузиазмом ухватились за эту возможность. Было всего лишь начало седьмого, но центр города практически вымер. Я бродил под тусклыми фонарями, заглядывая в витрины и читая те мрачные объявления — афиши, как их называют, — что всегда находишь в провинциальных газетах. Я испытываю к ним странную тягу, потому что они всегда оказываются либо совершенно загадочны для приезжего («Потрошитель почтовых ящиков снова наносит удар!», «Белуа летит домой»), либо так скучны, что вы тщетно гадаете, кому пришло в голову, будто они способны привлечь рекламодателей («Муниципалитет берет штурмом контракт на консервы», «Громила телефонных будок снова в деле»). Мой любимый образчик — не выдуманный, я наткнулся на него много лет назад — это объявление в «Хемел Хемпстед»: «Женщина, 81, скончалась».