Обет молчания - Марселла Бернштейн Страница 28

Как Христос пострадал за нас плотию, то и вы вооружитесь той же мыслью; ибо страдающий плотию перестает грешить.

Матушка Эммануэль ответила на неприятный вопрос с некоторой прохладцей в голосе:

— Монахиням не возбраняется прибегать к укрощению плоти, если они того пожелают. Равно как и не поощряется. Времена не те. — Она криво усмехнулась. — Знаете ли, мы наслышаны о Фрейде. Но если принявшей постриг монахине все же вздумается подвергнуть свое тело наказанию, что ж, это ее выбор.

— Значит ли это, что сестра Гидеон занималась бичеванием?

— Вряд ли. Нынешние молодые монахини редко добровольно принимают телесные муки. Почему вы спрашиваете об этом?

Он рассказал ей о странных отметинах.

— Это старые шрамы. Я бы сказал, многолетней давности.

Настоятельница вздохнула. Внезапно в ее голосе послышалась усталость, морщины вокруг губ приобрели резкость. Она взглянула на свои руки, на перстень с огромным аметистом — символ должности и власти, который так не сочетался с обветренной, огрубевшей кожей ее рук.

— У этих шрамов другое происхождение. Нам следовало рассказать вам об этом. Но так не хотелось ворошить дела давно минувших дней. Когда это случилось, она была подростком.

— Случилось что?

Инстинктивно аббатиса скрестила опущенные руки.

— Она пыталась совершить самоубийство. Вскрыла вены. Слава богу, ее вовремя обнаружили.

— Почему она это сделала?

— Незадолго до этого на тот свет отправилась ее мать, упокой Господи ее душу. Нет ничего удивительного в том, что она захотела сделать то же самое. Я думаю, они были близки.

— Ее шрамы показались мне очень странными, — сказал он в задумчивости. — Полосы на внутренней стороне руки были расположены вертикально. После перерезанных вен такие шрамы не остаются, матушка.

— Школьный врач не отходил от нее. По его мнению, виной всему нервные перегрузки. С тех пор об этой истории не вспоминали. — Она улыбнулась ему. — Ей только-только исполнилось тринадцать. Помните, мы говорили с вами о девочках-подростках, они очень эмоциональны в эту пору.

— Верю вам на слово, — сказал он.

Это было более чем внушительных размеров строение, занимавшее целых два акра земли в Западном Сассексе. Пять минут езды на такси по заросшей сорняками аллее с ровными шеренгами вязов по сторонам позволили отцу Майклу в полной мере насладиться зрелищем архитектурных изысков здания, которое было конечной целью его пути. Интернат для престарелых монахинь Святого семейства являл собой неудачное творение Викторианской эпохи и напоминал скорее баварский замок, невесть каким ветром принесенный сюда из родного альпийского предгорья. Круглые башенки с зелеными черепичными крышами, оконные рамы с переплетами и ставнями. Послушница, одетая по последней здешней моде — темно-синяя юбка, такая же блузка и черное покрывало монахини, — провела его по широким коридорам, пропитанным старческим запахом из натопленных комнат.

Матушка Джозеф сидела, приосанясь, на стуле с высокой спинкой. Одна ее нога решительно уперлась в низкую скамейку, спина покоилась на куче подушек. Узловатые пальцы сжимали рукоятку трости. Угрюмый взгляд из-под нависших век на темном, изрезанном вдоль и поперек, словно перчатка, сеткой морщин лице не предвещал приятной беседы. Майкл подумал о том, что эта монахиня принадлежала к числу представительниц старой школы и была одной из тех несгибаемых женщин, которые целиком и полностью посвятили свою жизнь миссионерству. Из уст матушки Эммануэль он неоднократно слышал историю, хорошо известную в ордене, об одном из самых разрушительных ураганов, какие только могли припомнить старожилы. В тот вечер матушка Джозеф, вознеся истовую молитву Господу с просьбой проявить милосердие и оставить их в живых, надела резиновые сапоги на ножки своей кровати, чтобы уберечься от удара молнии, и преспокойно легла спать. Отец Майкл сел в маленькое кресло и принялся объяснять цель своего визита, но матушка перебила его, недослушав:

— Да, да, мне говорили. Сестра Гидеон, несчастное создание.

Майкл с удивлением обнаружил, что в тоне ее голоса сквозило не просто нетерпение, а нескрываемая неприязнь. Тем не менее он решил до времени не обращать на это внимания.

— Медицинское обследование не выявило никакой внутренней патологии, и это заставляет нас признать, что причина ее страданий таится где-то в глубинном слое ее разума. Она не может объяснить свое состояние, в ее рассказах нет ничего такого, что могло бы пролить свет для меня или для матушки Эммануэль. — Он достал из кейса тонкую синюю папку. — Мы ознакомились с ее личным делом.

Матушка Джозеф нетерпеливо и властно протянула руку, он отдал ей документы. Она бегло пролистала их, делая вид, что читает.

— Не могли бы вы рассказать о ней подробнее?

Не дождавшись ответа, Майкл, повысив голос, повторил вопрос.

— Я прекрасно слышу вас, — резко осадила она, — я не глухая. Мой ответ — нет. Мне очень жаль, но другого не будет.

От неожиданности Майкл даже привстал, на мгновение лишившись дара речи и обнаружив свою полную растерянность.

— Мы в самом деле нуждаемся в вашей помощи, — пробормотал он. — Эта молодая женщина находится в тяжелом состоянии. Если мне не удастся ничего для нее сделать, вряд ли кто-нибудь рискнет поручиться за ее жизнь.

На этот раз он попал в цель, но это была кратковременная победа. Она покачала головой.

— Прошу меня простить, но я не собираюсь обсуждать дела сестры Гидеон с кем бы то ни было, и тому есть весьма веские причины. Попробуйте обратиться за помощью к кому-нибудь другому.

Уловив неожиданную мягкость в ее голосе, Майкл продолжал настаивать:

— Мы проследили дальнейшую судьбу восьми сестер, принимавших участие в рассмотрении ее просьбы о вступлении в орден. Три из них умерли, две отошли от религии, и связаться сейчас с ними не представляется возможным. Еще три находятся с миссией далеко отсюда. Мы написали им, но пройдут недели, прежде чем мы сможем получить ответ. У нас нет времени на ожидание. Сестра Гидеон угасает на глазах. Ее мучают ужасные нескончаемые приступы боли, она едва ест, она тяжело больна.

— Уж не хотите ли вы сказать, что она может умереть от воображаемой болезни?

— Как раз это я и имею в виду. Боль, преследующая ее, более чем реальна, в этом нет никаких сомнений.

Глаза за толстыми стеклами очков загорелись холодным циничным огоньком. Майкл начал сомневаться в том, что она вообще принимает его всерьез. Неожиданно розовый наушник ее слухового аппарата, закрепленного за ухом, издал резкий высокий звук, невольно напомнив о ее возрасте. Майкл дождался, пока она настроит его, и задал еще один вопрос:

— Матушка, известно ли вам что-нибудь о психосоматических заболеваниях?

— Отец Майкл, я, может быть, стара, но я еще не спятила. Пожалуйста, перестаньте меня опекать.