Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман Страница 28

Новый 1977-й год их компания отмечала в Переделкине у необычайно гостеприимной и дружелюбной Валькиной мамы. Зима выдалась снежная, но мягкая. Сладкое похрустывание под ногами, сверкающие ночные сугробы, замершие толпы деревьев в богатых шубах, молчаливая близость легендарных писательских дач и головокружительно веселые зеленые звезды придавали тайным детским обещаниям новогоднего праздника волнующую достоверность…

После этого Александра Николаевна при каждом удобном случае передавала им приглашения приехать к ней в гости – просто так, уже без всякого праздничного повода. Дорога до Валькиной «избушки» занимала почти столько же времени, сколько привычное перемещение с одного конца Москвы на другой, а путевые впечатления были намного разнообразнее и к тому же легко пробуждали драгоценное литературное самосознание, поэтому вскоре поездки в Переделкино стали для всей их компании делом почти обычным.

Присутствие Морозова каждый раз очень оживляло общение. Он увлекательно и со знанием дела говорил на любые темы, блистал парадоксами, тонко шутил, с необычайной деликатностью относился к Соне и с подчеркнутым уважением – к Саше Фурману…

В одной из поездок, после веселой и шумной ночной прогулки вдоль высоких безответных заборов писательского поселка, Морозов с Фурманом начали на пару сочинять шутливые письменные приказы человечеству и различным группам населения Земли. Когда возник вопрос об авторстве этих суровых распоряжений, было решено для солидности немедленно присвоить самим себе высшие офицерские звания. Два фельдмаршала – это было бы слишком помпезно, а вот «генерал Морозов и генерал Фурман» звучало в меру нелепо и потому приемлемо. Дотошный Фурман попросил уточнить, генералом какого рода войск является многоуважаемый Александр… да, Олегович. Пожевав губами, Морозов молниеносно вписал в очередной приказ: «Генерал морской кавалерии».

После этого их обоих стали насмешливо называть «наши генеральчики».

В другой раз до поздней ночи затянулся «глубокий мировоззренческий спор», причем его участники с самого начала разделились на пары: Морозов с Минаевым продолжили давнюю дискуссию о профессиональных ценностях журналиста, а Фурман ожесточенно ругался с Максимовым на семейно-бытовые и общелитературные темы. Друскина, с интересом следившая за развитием событий на обеих площадках, в половине первого не выдержала и ушла спать в соседнюю комнату. В отсутствие публики спорщики начали терять интерес друг к другу и встревать в параллельный разговор. Слово за слово, Морозов назвал «дурой» какого-то, как потом выяснилось, «чрезвычайно дорогого сердцу старика Максимова человека» (Фурман в этот момент отвлекся, чтобы объяснить Минаеву его очевидную неправоту), отчего Максимов странно взвизгнул, с ненавистью сунул ноги в ботинки и, хлопнув дверью, выбежал из домика в глухую переделкинскую ночь. Даже куртку не накинул. Вопреки цинично-разумным советам Минаева Фурман с Морозовым, посмеиваясь, отправились его искать. Макс, естественно, торчал неподалеку на тропинке, гордо задрав голову к черному небу. Несмотря на обиду, он довольно быстро дал себя уговорить вернуться. Однако извинения, с готовностью принесенные ему Морозовым, оказались крайне двусмысленными, поэтому примирение затянулось. В конце концов Морозов, безнадежно махнув рукой, вышел покурить на крыльцо, а Фурман с Минаевым остались утешать истерично-безутешного приятеля. Минут через пятнадцать это тяжелое и нудное занятие неожиданно было прервано криками Друскиной, донесшимися из соседней комнаты. Похоже, она звала на помощь. Растерянно переглянувшись, все трое кинулись к двери – и вдруг столкнулись с Морозовым, который выскочил из темной комнаты им навстречу.

– Что случилось? – хором спросили они, не успев удивиться тому, что Морозов оказался в этой комнате.

– Ничего такого не случилось, все в порядке! Это просто недоразумение, – неубедительно произнес он с кривой улыбочкой.

– Надеюсь, ты ничего плохого не сделал Соньке? – мрачно осведомился Максимов, глядя на Морозова сверху вниз. – Потому что если ты посмел хоть пальцем ее тронуть… я за себя не ручаюсь!

– Да ничего плохого не произошло, не беспокойтесь! Можете спросить у нее самой, она, кажется, уже не спит, – с досадой сказал Морозов и посторонился, пропуская их.

– Соня, ты как? – осторожно спросил Минаев, всматриваясь в темноту. – Ты не спишь? С тобой все нормально?

– Да, я не сплю и со мной все нормально, – со сдерживаемым раздражением отозвалась она откуда-то из ближнего угла.

– Можно, мы зажжем свет, чтобы тебя увидеть? А то твои крики нас очень напугали.

– И вообще вы все боитесь темноты – знаю-знаю, – съязвила Соня. (Значит, все было в порядке.) – Ну? Выключатель на стене справа от двери. И слева от тебя. Выше!

Борька наконец нашарил выключатель.

Соня, щуря глаза и страдальчески морщась, смотрела на них с какого-то узкого топчана. Она была в свитере и накрыта несколькими одеялами и покрывалами.

– Соня, мы очень рады видеть тебя живой и невредимой! – дипломатично сказал Борька.

– Я тоже очень рада. Ну, и что вы собираетесь здесь делать дальше?

Все ухмыльнулись.

– Да нет, что ты, мы не собираемся тебя беспокоить! В общем-то, мы уже уходим… А можно тебе напоследок задать всего один маленький вопрос?

– Если маленький, то можно.

– Нам всем показалось, что мы что-то услышали… Какой-то, так скажем, шум, который раздался в этой комнате… Может быть, тебе в этот момент приснился какой-то страшный сон?..

– Нет.

– Хорошо. Тогда позволь, я спрошу тебя прямо: ты кричала? Я имею в виду, звала на помощь?

Соня немножко подумала и сказала:

– Не ваше дело.

– Понял! Что ж, думаю, больше вопросов у нас нет, и мы можем оставить тебя в одиночестве. Извини за причиненное беспокойство. Желаем тебе спокойной ночи!

Возбужденно вывалившись из Сониной комнаты и плотно прикрыв дверь, они стали тихонько давиться от смеха. Морозов отсутствовал – видимо, курил. Даже ему вряд ли пришло бы в голову удрать отсюда ночью.

Действительно, вскоре он появился, но узнав, что Соня ничего им не сказала, отвечать на вопросы категорически отказался.

Делать было нечего, и все стали укладываться спать.

А рано утром Морозов уехал в Москву.

Фурман потом все-таки добился от Сони правды о том, что произошло. Она очень жалела, что вообще подняла тогда шум, это было совсем не обязательно. Но в тот момент она была спросонья, и все произошло совершенно неожиданно. Так что именно произошло-то?! Ну, Морозов потихоньку пробрался в комнату, где она спала. Он вовсе не собирался делать ей ничего плохого и не хотел ее пугать. Это можно сказать абсолютно точно, и она готова на этом настаивать. Допустим, и что было дальше? Какое-то время он просто тихо сидел рядом и смотрел на нее в темноте. А дальше он, видимо, решил поцеловать ее… Причем очень нежно и благовоспитанно – в щечку. А она не сразу поняла, чего он хочет, стала отбрыкиваться от него, завопила во все горло и, видимо, напугала беднягу до полусмерти. Он, естественно, сбежал, и тут приперлись эти, спасители…