По Рождестве Христовом - Василис Алексакис Страница 28

— Что читаешь, Динос?

Он подошел к моему столику и развернул передо мной «Глубинку», экологическую газету, которую издает Ситарас. Статья на первой полосе изобличала строителей объездной дороги, которые собирались проложить ее за старым портом, прямо через территорию античного акрополя. Статью подкрепляла фотография бульдозера, надвигавшегося на древнюю стену.

— Церковь желает, чтобы стройка была закончена до лета, поскольку эта дорога позволит связать новый порт с церковью Благовещения. Акведук, который питал акрополь водой, уже перерезан.

Я вспомнил, что Динос, как и мой отец, тоже сомневается в существовании Бога. Он очень славный человек, но церковников терпеть не может. Его даже Хароном прозвали, после того как он однажды отдубасил попа, чуть не отправив его на тот свет. Я спросил, знает ли он, что изображено на чудотворной иконе.

— Сцена Благовещения. Но на ней навешано столько благодарственных даров и всяких драгоценностей, что почти ничего не видно. Знаешь, сколько религиозный туризм приносит местной Церкви? В прошлом году, который был не самым удачным, она заработала пять миллионов евро.

— И что она делает с этими деньгами?

— Выплачивает стипендии нескольким юнцам, которые изучают богословие, — сказал он с тонкой улыбкой. — Раздает фломастеры детишкам, когда те приходят в Дом культуры.

Мой телефон зазвонил.

— Если это твой отец, напомни ему, что у нас завтра вечером собрание, по поводу объездной дороги.

Это и впрямь оказался он. Сообщил, что матери надоело лечиться и она вышла на работу, хотя в больнице ей советовали полежать в постели до понедельника. Отец не слишком сердился, казалось, что он скорее обескуражен.

— Пап, я, может, завтра уеду. В воскресенье лечу в Фессалоники, а во вторник отправлюсь на Афон.

— Что ты там собираешься делать? — вытаращил глаза Динос.

— Я позволил себе заглянуть в одну из книг, которые ты привез с собой, в «Словарь досократической философии», — сказал отец.

— Нашел что-нибудь интересное?

— Одну фразу Гераклита о богах. Даже переписал на бумажку. Погоди, сейчас зачитаю.

Я подождал несколько секунд.

— Вот, слушай: «Этот мир не был создан ни богами, ни людьми».

— Скажи про собрание, — напомнил Динос.

Уходя, я тоже перешагнул через забор, но не так ловко, как Динос. «Он-то привык, — подумал я, — небось, каждый день лазает». Я наведался в агентство «Маркуизос» и забронировал место на первый воскресный авиарейс в Фессалоники. Пока мне оформляли билет, я заметил на другом конце порта миниатюрную женщину в черном, которая бодрым шагом направлялась к кондитерской Филиппусиса. Я дал себе зарок: улучить подходящий момент и растолковать матери, как Фалес измерил высоту пирамид. А еще решил взять с собой на Афон бутылку тиносской ракии и банку клубничного варенья.

Путешествие началось благоприятно: погода была прекрасная, пилот выглядел опытным (поднявшись на борт, я отметил, что он в возрасте моего отца), красивая стюардесса с очаровательной улыбкой указала мне место в восемнадцатом ряду, рядом с иллюминатором, и мало того — сидевший впереди пассажир оказался монахом! Я догадался по его черному колпаку и очень длинной бороде — он наверняка не стриг ее годами. Она закрывает его лицо почти целиком, так что невозможно сказать, сколько ему лет. Да и знает ли он это сам? Помнит ли еще, когда родился? Не думаю, что монахи празднуют свои дни рождения, задувают свечи. Рядом с ним сидит какой-то молодой человек с черными, как смоль, коротко остриженными волосами, в белой рубашке, довольно широко открытой на груди. Так что нательный крест вполне заметен. Серебряный, больше, чем у Янны. Предполагаю, что это монах ему подарил.

Я испугался, только когда самолет взял разбег и крылья у него задрожали. Мелькнула мысль: неужели все самолеты так трясутся при взлете? И вдруг мы оказались в небе, а Греция стала похожа на географическую карту, которую учитель вешает на черной доске. Наша страна показалась мне даже еще более разбросанной, чем я тогда считал. Острова были словно плоты, груженные горами, долинами, домами, дорогами, машинами, электрическими столбами. Мне почудилось, что идет какой-то невероятный переезд, что вся страна подалась на новое место — начинать новую жизнь. Когда мы достигли значительной высоты и показались первые облака, я подумал о своей смерти. Осознал вдруг, что я больше не на земле, что уже распрощался с планетой.

И все же мне было любопытно узнать, о чем говорят эти двое. В какой-то момент я приблизил ухо к щели между спинками их кресел, но ничего не расслышал. Однако уверен, что они о чем-то говорят, потому что вижу время от времени, как колпак монаха склоняется к соседнему креслу. Только их смех донесся, когда стюардесса принесла завтрак на индивидуальных подносиках цвета морской волны. Разглядывая свою порцию, я попробовал догадаться, что могло их так развеселить: может, рогалик? Омлет? Он был с маленьким помидорчиком и грибком. Грибок? Я решил, что их, должно быть, насмешила этикетка «Веселой буренки», плавленого сыра, на которой и вправду изображена смеющаяся корова. На Афоне коровы не водятся. У монахов аллергия не только на женщин, но и на животных женского пола, за исключением разве что кур. Кажется, я читал где-то, что кур они разводят. Во всяком случае, точно знаю, что в рацион старца Иосифа яйца входили.

Я выбрал место на правой стороне самолета в надежде увидеть Афон, когда мы достигнем Халкидики. Чуть раньше сидящие слева пассажиры увидят Олимп. В аэропорту я купил карту Греции и план города Фессалоники. Сейчас я как раз изучаю карту, разложив ее на соседнем сидении, пустом, как и все в девятнадцатом ряду. Лететь в Фессалоники первым рейсом на Вербное воскресенье желающих немного.

Олимп выше Афона на тысячу метров. У него несколько вершин, как и подобает горе, посвященной многим богам. Афон же, наоборот, имеет только одну вершину. Христиане пытались завладеть Олимпом, построив там несколько обителей, но все их попытки сорвались. Хоть им и удалось изгнать прежних богов из их жилища, но ни заменить их, ни стереть память о них они не смогли. Среди местных пастухов по-прежнему ходит слух, что в некоторые очень ясные дни на самой высокой вершине горы можно увидеть великолепный дворец Зевса.

Интересно, виден ли Олимп из монастырей Симонопетра и Григориат, которые находятся на западной стороне полуострова? Пожалуй, далековато. Между Афоном и Олимпом лежат еще два других отрога Халкидики и залив Термаик с Фессалониками, вторым по величине городом Греции. Урануполис от него всего в сотне километров. Я сяду в автобус во вторник, на заре. Сколько времени плыть на корабле от Урануполиса до Дафнии, главного порта на Святой Горе? Надеюсь, что к десяти утра прибуду на место. Колпак монаха снова наклоняется, но в этот раз к иллюминатору. Мы пролетаем над островом Эвбея.

Я то и дело засовываю руку в карман брюк и трогаю три орешка, подаренные мне Полиной Менексиаду. Они чуть темнее и глаже тех, что можно купить на рынке. Я сунул их в карман, тщательно вытряхнув из него крошки «византийского» печенья Филиппусиса, и так боюсь потерять, что постоянно держу при себе — трогаю, пересчитываю, поминутно удостоверяюсь, что ни один не пропал. Думаю, у меня нет ничего драгоценнее этих трех орешков, которые попали мне в руки только вчера.