Школа стукачей - Винсент Килпастор Страница 28

Да ещё и блюёшь каждые минут пятнадцать. Правда блевать не так противно, как от водки, даже прикольно — бллююк, рот вытер и пошёл, освежившись. Но все равно не то. Больше неприятных ощущений, чем приятных.

В тот вечер накрыло так сильно, что я даже домой не смог пойти.

Так и завалился на кушетке у Юры в костюме с галстуком. Вот тогда я понял, что такое опиумные сны. То бодрствуешь, то улетаешь куда-то бестелесный. Я представлял себя Лапшой из «Однажды в Америке», который тоже валялся часами в китайской опиумокурильне.

Нужно просто лежать с закрытыми глазами. Это следующая стадия. Не надо уже ни баб, ни хуя. Только сигарету. Да и то, улетев в опиумные бездны забываешь о ней, и вот уже забытая сигарета прижигает тебе губы, истлев во рту. Затянуться хоть раз ты просто забыл.

А уколол-то всего одну шестую от того, что обычно сжираю за раз!

Экономия на лицо. Надо только узнать у Юрика как делают раствор.

Чтобы не зависеть от него даже в этой мелочи. Итак уже встречаемся каждые три дня.

Расходы растут и я вынужден задействовать еще один способ стабильного поступления денежных масс.

В незакрытом рабочем столе, Гуля, офис менеджер, хранит бабло на представительские расходы.

Бензин для машин, канцтовары, продукты на ланч для сотрудников. Баксов триста-четыреста, мелкими купюрами и пачки тогдашних узбекских опереточных денег — сум-купонов. Их даже считать ленились. Принимали на вес.

Вот эти кум-супоны я и пиздил пачками. На такси и шашлыки.

Очень удобно.

Там же в столе лежит и пресловутый «ключ от квартиры».

К нам в офис часто приезжают командированные. И если командированный не супер-пупер на равном месте, ему не заказывают номера в гостинице, а складируют в двухкомнатной квартире неподалёку от офиса.

Когда квартира пустует, а это почти всегда, ключи валяются у Гули в столе. пустующую квартиру мы с Вероникой регулярно превращаем в Эдемский сад.

Играем в с ней в дочки-матери. Она будто мама, а я будто — папа. А это будто наша квартира. Так хорошо. Так славно. Только понарошку.

Сейчас после огневого контакта я шлёпаю босиком в душ. Тихонько, чтобы девочка не заметила, тяну за собой свой «дипломат». Человек с хуем и с дипломатом в руках. Эксгибиционизм мелкой офисной сволочи. Улыбаюсь сам с собой, закрывшись в ванной и сев голой жопой на желтоватую крышку унитаза.

В дипломате у меня какие-то таможенные декларации, накладные, пара пачек кум-супонов и несессер. В несессере вместо бритвы — машинка с раствором, пара ватных тампонов и резиновый жгут.

Я привычно закидываю правую ногу на локтевой сгиб правой руки, хули ебаться с этим жгутом, вес ноги сейчас сам пережмет сустав, и выступят мои «рабочие» вены.

Угу. Вот. Набухла. Потрём её пальчиком, жёстко, так, так.

Перевернём иголочку-сестрёнку, нужна сестрёнка, а не «выборка» если не хотите убить вену на пару месяцев, перевернём остреньким разрезом вверх. Так. Ффу. Пот ебучий выступил. Руки сейчас трястись начнут, как у алкаша какого.

Колю резко, но не вглубь, а маленькой параболой — глиссада вниз и сразу вверх, чтоб не пропороть вену насквозь.

Ооопс. Ффу. Теперь контроль. Тихо, чтоб не вырвать машинку из вены, нежно эдак поршенёк назад, аа-хаа.

Кровь всегда темнее раствора и она взрывается в машинке маленькой хиросимой.

Дома! Ну а теперь гоните, хули уставились? Поплыл вниз поршень, медленно проталкивая в моё тело следующие несколько часов беззаботной жизни. Есть. Машинка — на пол, сам на спинку унитаза.

Есть. Йееесссттть…

Мы лежим на крыше конвейера. Вымытой, выжженной и просмолённой. Ранняя весна в ферганской долине. Снизу, на земле уже довольно комфортно и тепло. Здесь, из-за ветра ещё довольно свежо.

Но мы терпим. Так надо.

Здание галошесборки трехэтажное, самое высокое в зоне, и обзор отсюда великолепный. Наблюдательны пункт. Булка, я и Бибик играем в шерлок холмсов.

По-моему во многих людях живет маленький шерлок-холмс. Интересно следить за кем-то, совать нос в чужие дела — вообще кайф!

Сегодня из комфортного ТБ на продуваемую степными ветрами ферганской долины крышу нас выгнала нужда.

Упёртый Мурод, зажравшийся шеф повар промки, отказывается уже три дня давать нам продукты. Хочет, наверное, чтоб мы жрали баланду. Приходится через Ганса тянуть с воли самсу втридорога.

Это не выход. Мало и дорого. Да и Ганса не всегда докличешься. Его же не посадили пока ещё.

У шеф-повара толстая, но одновременно какая-то плоская жопа.

Приходилось видеть такие? Уже за это его можно ненавидеть. А если мало — можно представить как он срёт, выкатив оловянные глаза маслокрада со стажем.

Мурод многократно заверяет, что прекратил всякое движение.

Скоро амнистия, запал-мапал — не канает! На волю собрался, пропидор. Он значит — на волю, а голодать из-за этого нам? Запал-манал не канает? Взорвать шеф-повара в зоне это как стрелять шрапнелью в дирижабль. Попадёшь, даже если стреляешь мимо.

Поэтому сейчас мы затаились на крыше и ждём. Мурод замахнулся на святое. Нашу кишкатуру. Мы будем биться до последней капли баланды. Это не мы развязали агрессию. Мы никому ни хотим зла.

Мы добрые стукачи, как Робин Гуд. Истина и Бог — с нами. Просто не надо будить в нас зверя.

Главная опасность поста на крыши — могут заметить надзоры. Крыша это off limits. Стэй Эуэй. Строго воспрещается. Штампик «Склонный к побегу» можно схлопатать на первую страницу личного дела. А вот интересно есть ли на свете НЕ склонные к побегу? Люди, которые не хотят бежать из тюрьмы. Не хочу с ними ничего общего иметь! Я по жизни склонный к побегу. До сих пор. Бегать видно буду до старости лет.

Из изолятора-то нас Дядя вытащит, и от «склонных» отмажет, но пока нас туда будут тащить, каждый надзор отметится добрым пинком, ещё бы — такой шанс, пиздануть исподтишка известных косымовских стукачей. Как будто самого Косыма попинать. В зоне и в посёлке желающих отпинать Косыма становится все больше. Ниточки его липкой паутины тянутся и на волю.

Так что лучше тихо тут гаситься. Сознание риска придаёт остроты.

А острота лучшая альтернатива тюремной тоске. Хотя, бывает, такая тоска накатывает и на воле. Это вы уже зажрались, друзья. Начинайте бегать трусцой по утрам.

— Ну а чо ещё он написал-та, кроме Собачьего сердца? Рассказывай, давай! «Собачье сердце» Ганс мне обещался за пол-литра наманганской у сестры своей тиснуть. Притаранит на следующую смену.

Булка в тайне гордится своим великим однофамильцем, хотя знает о нем только из моих рассказов. Булкагов Олег — трижды судимый вор-рецидивист. Хотя иногда в компании таких людей морально мне гораздо легче, чем среди рафинированных начитанных гандонов с высшим образованием, которые на все глядят с миной лёгкого презрения и моментально курвятся, как только хуй подкрадывается к жопе, как вот, скажем, например, скурвился я. Владимира Ильича Ленина о том, что вся наша интеллегенция — это гавно, не самое худшее из того, что он вообще наговорил. С её потворства и проститутского безучастия мы благополучно похоронили и Российскую империю, и хрущёвскую оттепель, и Советский Союз.