Нет худа без добра - Мэтью Квик Страница 28

– Это произошло во время игры в софтбол, на третьей базе. Мяч попал мне прямо в глаз, – сказала Венди, глядя на свои шлепанцы. Слова ее были тихими и невесомыми, как выщипанные перья.

– Наша дверь открыта для вас в любое время дня и ночи, – сказал отец Макнами и приобнял ее. – Пошли, Бартоломью.

Мы начали спускаться по винтовой лестнице.

– Как вы узнали, что его зовут Адам? – крикнула мне вдогонку Венди.

Перегнувшись через перила, она смотрела, как мы спускаемся. Она снова надела темные очки. Ее сердитый вопрос отзывался эхом в моей голове: «Как вы узнали это?»

Я не знал, как ответить на этот вопрос, и пожал плечами.

Но потом мне пришла в голову строчка из книги далай-ламы «Глубокий ум».

– «Благополучие других должно настолько заботить тебя, чтобы ты не мог перенести вида их мучений» – так сказал далай-лама. Мне тяжело смотреть на ваши травмы. Вот почему мы здесь оказались. И это все, что я могу сказать в данный момент.

– Наш дом открыт для вас! – крикнул отец Макнами наверх, и мы вышли на улицу.

По дороге домой мы не разговаривали.

Я думаю, мы оба знали, что происходит с Венди, пока мы идем по улицам. Наши шаги были словно молитвы, с помощью которых мы старались защитить ее, но больше мы ничего не могли сделать.

Казалось, отец Макнами израсходовал всю свою энергию, да и я тоже.

Как только мы пришли домой, он опустился на колени и обратился с петицией ко Всевышнему. Так он простоял до самой ночи, когда в дверях раздался звонок.

Это была Венди.

Вся левая половина ее лица была в синяках и распухла. Зубы кровоточили. Вид у нее был обреченный.

– Я дура. Я ни на что не гожусь, – произнесла Венди тоном маленького ребенка, всколыхнув все мои чувства.

Мне хотелось прогнать ее боль – главным образом потому, что маленький сердитый человечек у меня в желудке обвиняет меня в том же самом и я знаю, как страшно выслушивать эти слова в свой адрес и думать, что так и есть.

Она рухнула на нашу кушетку, где стонала и плакала на плече у отца Макнами, который гладил ее по спине, а я в это время сжимал и крутил свои руки, пока они не стали выглядеть как ошпаренные.

Когда она выплакалась, отец Макнами накрыл ее одеялом и прошептал:

– Здесь вы в безопасности, и можете оставаться у нас, сколько хотите.

Венди уснула в позе зародыша.

– Ей надо отдохнуть, – прошептал мне отец Макнами, и я поднялся вслед за ним наверх.

В коридоре он остановился и протянул мне серебряную фляжку. На ней была надпись:

БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК

Мы оба приложились по несколько раз к фляжке. Я почувствовал, как внутри у меня становится тепло. Когда я вернул пустую фляжку отцу Макнами, он потрепал меня по щеке и улыбнулся.

– Мы сделали хорошее дело сегодня, – сказал он.

– Я-то ничего не делал.

– Делал, делал, – сказал он, лицо его светилось гордостью.

Я уже открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но не нашел слов.

Я испытывал противоречивые чувства.

– Спокойной ночи, Бартоломью, – сказал отец Макнами.

– Спокойной ночи, – ответил я.

Он зашел в мамину комнату и закрыл за собой дверь. Я убрал оттуда все мамины вещи, отдав большую часть их в местный магазин подержанных вещей, но все равно это была ее комната, в которой она спала несколько десятилетий, и казалось странным, что теперь там спит наш священник. Однако я чувствовал, что мама не возражала бы против того, что он теперь спит в ее постели, – он был ее любимым священником и, как она считала, хорошим человеком.

Я стоял в коридоре и никак не мог решить, имею ли я право приписать себе часть заслуг в том, что сделал отец Макнами, чтобы помочь Венди.

Так что я пошел к себе и написал Вам это письмо.

Дорогой мистер Гир!

Венди провела на нашей кушетке три дня, и все это время отец Макнами молился в маминой комнате, которая постепенно превращается в его комнату, и мне это довольно неприятно.

Последние несколько дней я чувствую себя немного не в своей тарелке. Мне не очень нравится, что у нас в доме обитает так много людей – особенно это касается Венди, которую мама в глаза не видела. У меня возникает ощущение, что мама вообще никогда не жила здесь, и меня это совсем не радует.

Но я напоминал себе слова далай-ламы о сочувствии, высказанные им в книге «Глубокий ум»: «Когда наше сердце наполняется эмпатией к людям, у нас возникает сильное желание избавить их от страданий». Венди, несомненно, страдала. Я хочу, чтобы мое сердце было полно эмпатии, я хочу как можно больше походить на Вас. Я стараюсь.

Отец Макнами принес Венди тосты с маслом, апельсиновый сок, макароны, сыр и кофе, но она не притронулась ни к чему и по большей части лежала на кушетке, спрятав лицо в подушках. Ночью я слышал, как она ходила в туалет, и удивлялся, как это она терпела весь день. Синяки на ее лице меняют цвет с пурпурного на желтый. Отец Макнами сказал, что это признак внешнего выздоровления, но не внутреннего. Еще он сказал, что Венди находится в замешательстве, потому что она «поменялась ролями» со мной. Я не сразу его понял, но, поразмышляв день-другой, подумал, что он, наверное, имел в виду мои попытки помочь Венди пережить трудный период ее жизни. Тогда понятно, почему она считает себя неудачницей. Интересно, может быть, у нее в желудке тоже есть маленький сердитый человечек, который ругает и обзывает ее?

Я пытался поговорить с Венди, вернее, с ее свернувшейся калачиком фигурой под одеялом. Сначала я сказал, что сожалею обо всем случившемся. Спросил ее, не хочет ли она сообщить в полицию об Адаме, и предложил пойти с ней и держать ее за руку, пока она будет говорить о его жестоком обращении с ней; я даже рассказал ей, как мне трудно было одному говорить в больнице с врачами и социальными работниками об инфильтративном раке, поразившем мамин мозг, и как хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом и держал меня за руку, но Венди не отвечала и даже ни разу не посмотрела на меня.

Тогда я спросил, не хочет ли она проконсультировать меня насчет того, как мне выпить пива в баре с женщиной; я думал, что если мы вернемся к нашим привычным ролям, то это, вероятно, поможет Венди войти в норму и почувствовать себя лучше. Но она даже не подняла головы. Затем я хотел поговорить с ней о погоде и последних новостях, о которых я читал в интернете в библиотеке, но она не отвечала мне и не вылезала из подушек. Так что я просто слушал выносливых (или ленивых?) птиц за кухонным окном и думал о том, как эти маленькие крылатые существа поют и поют, невзирая на то что кто-то умирает, кого-то бьют, а кто-то чувствует себя жалким неудачником.